Бог хочет видеть нас другими - Татьяна Олеговна Беспалова

Старый еврей и коллега в совершенно одинаковом смущении отвели глаза.

— У нас тут небольшое частное собрание, — уклончиво проговорил коллега. — Пройдёмте, конечно. На этом собрании вы сможете присутствовать…

— Какой-то местный праздник?

— Скорее это памятное мероприятие. Сейчас конец октября… может быть, немного не ко времени, потому что трагические события произошли второго мая. Но всё же мы решили отдать дань…

Схватив за рукав, коллега затащил меня в сумрачный подъезд. Несколько ступеней вниз по лестнице. Обшарпанная дверь на скрипучих петлях открывается, и мы оказываемся в тёмном тоннеле прихожей. Квартира в полуподвальном помещении огромна. Где-то далеко впереди виден светлый проём двери. Оттуда доносятся весёлые голоса. Пахнет жареной рыбой и табачным дымом. Душно. Мы идём по коридору долго. По обе стороны коридора есть ещё двери. Некоторые из них полуоткрыты и в щели просачивается бледный свет. За этими дверями происходит какая-то неведомая мне жизнь. А я-то думал, что квартира уклониста от мобилизации окажется пустой.

— Я понимаю, — шепчет мне в ухо коллега. — На первый взгляд тут слишком много народу. При таких условиях какая же конспирация…

— Конспирация? — переспрашиваю я.

— Но нам приходится взаимодействовать в очень тяжёлых условиях, при ежедневных обстрелах. Вот и сейчас, слышите?

Вой тревожной сирены действительно доносился откуда-то сверху, но тревоги почему-то не вызывал.

Чрез минуту мы оказались в большой длинной комнате, главным предметом меблировки которой являлся большой прямоугольный стол. На столе стояло огромное блюдо с жареной рыбой, дюжина открытых пивных бутылок, стаканы со следами пены. За столом и на стульях, расставленных вдоль стен, сидели люди. Некоторые из них курили. Табачный дым вытягивался в приоткрытое окно, расположенное довольно высоко, под потолком. Кроме стола и стульев в комнате иной мебели я не заметил. Не наблюдалось и свободных стульев, поэтому несколько молодых людей вскочили, освобождая нам места. Ко мне обращались с почтительностью, подобающей при общении со священником, что несказанно радовало после многочисленных предупреждений о нелояльности местных к попам.

Тревожная сирена всё ещё выла над нашими головами. Перекрикивая её, кто-то предложил тост. Разливали с серьёзными лицами. Выпивали не чокаясь и торжественно-скорбно.

Наконец-то я понял, что попал на поминки. Я пересчитал людей. На квартире присутствовали двенадцать человек. Сакральное число! Но кто же из них учитель?

— Учитель — обязательно еврей, — прошептал мне на ухо коллега, верно угадав мою мысль.

Я присмотрелся к присутствующим. Из двенадцати, не считая моего коллеги, четверо вполне взрослые, по-видимому, хорошо помнившие не только 2014 год, но и 90-е. Остальные — молодёжь 17–25 лет. Одну из девушек я выделил сразу. Все называли её Олесей. Слишком красивая, чтобы оставаться незаметной, с жёлто-голубой ленточкой на груди, она смотрела на присутствующих широко раскрытыми глазами, в которых время от времени мелькал страх. Видимо, она, так же, как и я, присутствовала на подобном собрании впервые. Молодёжь, кроме девушки Олеси, в целом производила невнятное впечатление. Зато старики…

Коллега, по понятным причинам, не назвал их имён, и я окрестил каждого на свой лад. В подвале присутствовала весьма колоритная супружеская чета. Ему около семидесяти, он нелеп и не слишком опрятен. Она на вид немного моложе и очень элегантна. Такими элегантными бывают, пожалуй, только петербурженки. Кроме этих двоих присутствовал одутловатый испитой субъект с нагловатым и волевым лицом, которого я тут же окрестил Майором. Присутствовал бритоголовый, тощий и сутулый тип с небритой псивого цвета образиной (Сутулый). Старшие расположились в центре комнаты под жестяным абажуром вокруг продолговатого стола. Всё выглядело так, словно собрались играть в карты. Молодёжь, устроившаяся на стульях вдоль стен, вела себя вполне смиренно, и мы присоединились к ним. Сутулый действительно тискал в руках засаленную колоду, а потом передал её Старому еврею, который принял на себя амплуа сдающего. Он недолго шелестел карточным картоном, потом метал карты, потом вытащил откуда-то толстую растрёпанную исписанную от руки тетрадь. Все молчали, наблюдая, как Старый еврей листает её. Ждал и я. Что он станет делать? Начнёт читать? Рукописный талмуд? Прикольно, конечно. Одесситы действительно забавные люди.

Старый еврей: Я всегда позволял себе и хочу позволить сейчас оставаться истинно русским человеком. Да-да! Не смейтесь, молодёжь! Эти внешние атрибуты моей национальности есть одно. А моя принадлежность к русской культуре есть другое. Я мыслю и рассуждаю как русский человек и патриот. Говорю это для новеньких, чтобы они поняли смысл наших собраний. В прошлый раз мы обсуждали дела давние — Северную войну, которую русский царь Пётр Первый вёл двадцать один год и победил. И эта наша война короткой не будет. И в этой войне мы победим, несмотря на многочисленные жертвы. Эта война длится уже 9 лет и у неё есть свои вехи, о которых нельзя забывать. Итак, кто расскажет нам о событиях 2014 года первый?

Жена Старого еврея: Виктор Львович имеет в виду стояние на Куликовом Поле и то, чем это стояние в конце концов закончилось. Здесь собрались очевидцы тех событий…

Сутулый: Чтобы посторонним было понятно: мы люди разных убеждений, но тут сошлись на одном — в апреле 2014 года случилась провокация с целью убийства именно русских людей.

Сказав так, он уставился на Майора, и я подумал на миг: вот сейчас он назовёт того по имени, нарушив тем самым их смешную конспирацию. Я недоумевал: зачем коллега, взрослый опытный человек, поощряет всё это? Но тут заговорил Майор. Его рассказ увёл мои мысли в иную сторону.

Они говорили за антимайдан и десятки тысяч на митингах. Майор отдельно и подробно остановился на «патриотах», завозимых автобусами с Западной Украины, а так же о том, что этими самыми «патриотами» город полон и по сей день. Они говорили о расколе в рядах стояльцев на Куликовом Поле и о предательстве Капитана Какао, о событиях 2 мая 2014 года и о запрете георгиевских ленточек, которые одесситы продолжали носить несмотря на запрет.

Далее следовал рассказ Старого еврея о мутном человеке — Сергее Долженкове, прозванном Капитаном Какао. По слухам, его отец — милицейский генерал, пытался имитировать гибель сына, чтобы тот утёк от ответственности за массовую гибель людей 2 мая. Да, Капитана Какао обвинили в массовой гибели людей. Тёмная история, в которой и по прошествии восьми лет многое не ясно.

Майор рассказал о бое на Греческой улице, о драке возле торгового центра «Афины», где колонна антимайдана ударила во фланг майдаунам. Там внутренние войска и милиция пытались разделить дерущихся. В какой-то момент казалось, что майдан и антимайдан удастся примирить.

Майор описывал бой так.

«В воздух поднялся рой камней. Небо