В сердце войны - Александр Николаевич Карпов

неистово помогать хозяйке дома во всем, что мог делать своими детскими руками. Он носил воду из колодца, таскал дрова, чистил скотный двор, помогал на кухне. Заботливый, трудолюбивый и молчаливый десятилетний мальчик в военной форме, словно прибывший на побывку солдат, мелькал повсюду: в доме и во дворе –  участвуя во всех делах гостеприимных хозяев. Он расположил к себе всех, кто видел, как расставляет он на столе тарелки и кружки, раскладывает ложки в ожидании прибытия со службы женщин из того взвода, где сам постоянно проживал, если не был привлечен к доставке очередного донесения.

Но особенное отношение к себе он завоевал, когда ежедневно брался за учебу, осваивая школьные предметы, преподаваемые ему бывшей учительницей, что находила для него время. Не дожидаясь ее приказа, он доставал из вещмешка свои нехитрые принадлежности, состоявшие из пары карандашей и нескольких найденных на месте сожженных школ учебников. Раскладывал их на столе и терпеливо ждал начала занятий. Потом старательно писал что-нибудь под диктовку, читал вслух книгу или решал задачки. Глядя на это, хозяйка дома ставила его в пример своим старшим детям, упрекая их в бездельничестве и в нежелании садиться за книжки и учиться читать и писать.

Услышав от кого-то из солдат горестную историю гибели его семьи, добрая женщина не раз делала попытку уговорить командира женского взвода связисток или старшего сержанта Крылова оставить ей Витю хотя бы до конца войны, а лучше – совсем. Обещала заботиться о нем и любить, словно собственного сына, в чем никто не сомневался, видя ее отношение к мальчику. Горевала она и плакала, когда увидела его отца, прибывшего откуда-то ненадолго в хутор. Ревностно смотрела, как обнял старшина сына, как прижал его к себе и что-то рассказывал, держась рукой за плечо своего ребенка. Долго шла она по дороге вслед за уезжавшей грузовой машиной, в кузове которой сидел Витя, махавший ей на прощание рукой до тех пор, пока было видно женщину, прижавшую к груди руки с мокрым от слез платочком. И еще не один день вспоминал он ее самыми добрыми и теплыми словами в разговорах с сослуживцами, да и просто про себя, начиная осознавать то, что полюбившая его белорусская женщина могла сполна заменить ему мать, так не достававшую ему.

– Это ты, Витек, с нами сколько уже? – отвлек углубившегося в собственные воспоминания и оттого задремавшего мальчика один из солдат, находившийся к нему с другой стороны от Дронова. –  Под Орлом ты уже был у нас. Вместе под Брянском стояли, потом нас обратно на Калининский фронт перебросили.

Витя сдвинул с лица пилотку и повернулся на пытавшегося втянуть его в разговор солдата.

– А потом Смоленск с Витьком освобождали, а теперь здесь, в Белоруссии, –  перебил солдата Михаил.

– Ты чем болтать попусту, прикажи своему другу отправиться с донесением к взводному или к Крылову. Пусть доложит, что поставленное задание мы выполнили и ждем следующих указаний. А то лежим тут просто так, на солнышке жаримся, пустые желудки разогреваем, –  снова попытался завести Дронова своими словесными остротами солдат-балагур.

– Вот-вот, ни командиров, ни транспорта, –  поддержал товарища еще один боец. –  Пусть Витек смотается до штаба, ему оно привычно.

– Никуда он не смотается! – оборвал солдата Дронов. –  Тут леса полны всяких недобитков. Напорется еще на окруженных немцев, что не успели уйти. Или на бандитов каких-нибудь.

– Это точно, –  поддержал его один из солдат. –  Взводом можно идти, но только с оружием, а пацана одного пускать не следует. Тут еще несколько дней назад бои сильные шли.

– Слушай, Дронов, а чего у тебя с нашим лейтенантом не так? – перевернулся на бок и посмотрел в сторону Михаила боец-весельчак. –  Он как тебя увидит, так хмурый становится. Ну прямо не подходи к нему.

Видимо, не желая отвечать на вопрос, Дронов нахмурился, плотно сжал пересохшие губы и стал медленно переворачиваться на другой бок, чтобы избежать прямого взгляда на него со стороны любопытного товарища. Увидев это, Витя тоже оживился, решив услышать рассказ друга о том, с чего началось негативное отношение к нему командира взвода, вылившееся в постоянные придирки и обвинения в чем-либо. Аналогично поступили еще несколько человек, повернувшиеся в сторону Михаила, желая удовлетворить свое любопытство, так как часто видели ничем не скрываемое раздражение лейтенанта по отношению к Дронову.

– Ну чего? Рассказывай, давай! Народ правду хочет знать, –  настойчиво обратился к Михаилу солдат-балагур.

Тот, поерзав на траве, отмахнулся, но лежавшие рядом солдаты стали возмущаться, обвиняя его в нежелании рассказать о проблеме:

– Не ломайся, Миха! Мы же помочь тебе хотим!

– Да! Если надо к ротному пойдем, к комбату, наконец! Но тебя на съедение лейтенанту не дадим!

– Ладно, –  лениво протянул Дронов, усаживаясь на траве. –  Надоели вы мне. Так что слушайте.

Солдаты на полянке оживились, повернулись в сторону рассказчика, желая услышать ответ на давно наболевший у них вопрос, остававшийся до сих пор без разъяснений. Некоторые из них подсели ближе к Михаилу.

– Когда под Смоленском были, –  начал рассказ Дронов, –  я обшаривал разбитые немецкие землянки. Ну как всегда, провода искал. Если находил, то в катушки сматывал. Сами знаете, что у немцев они лучше наших – не намокают.

– Это точно, –  тихо поддержал его один из бойцов, оглядываясь по сторонам, как будто старался избежать подслушивания.

– Так в одном из заваленных блиндажей я целый ящик всякого там пойла нашел. Коньяки разные, а не просто шнапс. –  Михаил развел в воздухе руками и оглядел товарищей, которые, казалось, еще больше оживились после упоминания о спиртных напитках. –  Я еще тогда удивился, что пехота такой трофей не нашла.

– Да, эти все сметают, –  заулыбался один из солдат. –  По себе знаю, сам в пехоте повоевал.

– И не ты один, –  перебил его кто-то из бойцов. –  Почти все оттуда после ранений в наш батальон пришли.

– Я этот ящик наружу выволок, смотрю, –  продолжил Михаил, не обращая внимания на слова товарищей, –  а ко мне с одной стороны «эмка» комбата подъезжает, а с другой – наш лейтенант идет. Ну он, видимо, тоже «эмку» заметил и шел к Токмакову с докладом.

Дронов приостановился, подбирая слова для продолжения рассказа и растерянно водя взглядом по траве.

– Комбат вперед подъехал, меня увидел, ящик мой тоже увидел, спросил про находку. –  Он начал вести себя так, так будто нервничал или волновался во время рассказа. –  А я так тогда подумал: отдам я этот коньяк Токмакову. Ему он нужнее.

– Так комбат наш этим делом вроде не увлекается, –  заметил один из слушателей.

– Ну да! В выпивке его никто не замечал, –  подтвердил рассказчик, –  но по штабам всяким мотается, с начальством общается. Ему кого задобрить надо, кого угостить.

– А сколько всего для батальона достать у