Мифы и легенды Огненной дуги - Валерий Николаевич Замулин

удалось выявить позиции артиллерии только немецких дивизий, которые находились в первом эшелоне, а места развёртывания артполков тех соединений, что подойдут для участия в наступлении и приданных им на усиление, выяснить было крайне трудно. Предположить, опираясь на условия местности, где могут находиться те или иные силы, безусловно, можно, но для этого надо было знать точное время наступления, а также общую численность ударной группировки, чтобы очертить границы территории, где она может развернуться.

В этой связи вопросы определения объектов и очередность их подавления являлись первостепенными. В то время в нормативных документах советской артиллерии чёткого перечня главных и второстепенных целей для контрартподготовки не было. Генеральный штаб отнёс решение этой проблемы к компетенции фронтов. Рокоссовский и его штаб решили, что главными для уничтожения должны стать позиции артиллерии и наблюдательные пункты неприятеля, и лишь потом пехота и танки на исходных позициях. Например, в перечне целей плана артиллерии 13-й А районы сосредоточения живой силы и техники составляли лишь 17 %. Командование Воронежского фронта подошло к решению проблемы по-иному. Основной задачей артиллерии оно считало уничтожение вражеских войск, изготовившихся для броска. В плане огня войск 6-й гв. А таких объектов было 77 % от общего числа целей, намеченных для упреждающего удара. Общим для обоих фронтов было определено время контрартподгоотовки – 30 минут и количество расходуемых боеприпасов – полбоекомплекта.

Развёрнутого объяснения причин диаметрально противоположных решений командования артиллерии фронтов в архивных документах пока найти не удалось. Первым из отечественных исследователей, кто не только поднял эту проблему в открытой печати, но и предложил её решение, был советский военный историк полковник Г.Т. Хорошилов[464]. В своём выступлении 15 августе 1968 г. в Москве, на научно-практической конференции, посвященной 25-й годовщине победы в Курской битве, он привёл следующие факторы, повлиявшие, по его мнению, на выбор штаба Рокоссовского:

а) наличие в войсках фронта мощных средств для борьбы с артиллерией неприятеля;

б) наличие более достоверных данных о положении вражеской артгруппировки;

в) относительно небольшая ширина участка, где ожидался удар (30–40 км);

г) чувствительность войск первого эшелона к огню немецкой артиллерии из-за высокой плотности полков и дивизий, которые были сосредоточены на узких участках фронта, особенно в 13-й А[465].

На мой взгляд, первые три фактора (пункта) если и играли роль, то далеко не главную, и приведены в качестве «довеска». Наиболее обоснованным можно считать лишь четвертый пункт, так как узкий участок прорыва и мощные силы, которыми обладал фронт, наоборот, позволяли нанести большой урон пехотным подразделениям вермахта на исходных позициях. Напомню, численность артиллерии Центрального фронта превышала количество артсредств Воронежского более чем на 2000 стволов. Что же касается чувствительности к артударам наших стрелковых подразделений первого эшелона в условиях их высокой плотности, то этот фактор вполне мог быть и, вероятно, явился определяющим. Особенно после того, как несколько предупреждений Ставки о переходе противника в наступление, полученных в мае, не подтвердились, и стало ясно, что данным разведки верить сложно. А именно они и были ключевыми для определения времени и места сосредоточения немецких войск на исходных позициях. Следовательно, К.К. Рокоссовский предпочёл, как говорит русская поговорка, «синицу в руке, чем журавля в небе». «Синица» в данном случае – уже засечённые огневые позиции артиллерии и НП, а «журавль» – районы, куда, возможно, подойдут (а может, и нет) войска ударной группировки 9-й А.

Именно четвертый пункт был главным мотивом в принятии решения. Это косвенно подтверждает и то, как командование Воронежским фронтом, по мнению того же автора, обосновало свой план действий. По его мнению, ударить именно по подошедшим танкам и пехоте Н.Ф. Ватутина заставили следующие обстоятельства (перечисляю согласно авторской градации их значения). Во-первых, широкий фронт вероятного удара немцев (до 100 км). Во-вторых, повышенная чувствительность войск первого эшелона к танковым ударам (с учётом плотности противотанковой артиллерии полосе 13-й А – 25 стволов на 1 км, а в 6-й гв. и 7-й гв. А – 9-10 стволов). И наконец, в-третьих, меньшее число средств борьбы с вражеской артиллерией[466]. Следовательно, по мнению Г.Т. Хорошилова, оба командующих, и Рокоссовский, и Ватутин, несмотря на разные условия, в которых находились их фронты, сомневались именно в устойчивости пехоты передового эшелона. И контрартподготовка была тем средством, с помощью которого они пытались её поддержать, хотя и по-разному. Логика в этом, безусловно, есть. По воспоминаниям многих участников Курской битвы, весной и в начале лета 1943 г. в советских войсках одной из главных проблем была «танкобоязнь». Командование действующей армии прилагало немалые усилия для её ликвидации. Проводились учения танковых экипажей совместно с пехотой, чтобы бойцы стрелковых подразделений «привыкли» к лязгу гусениц, «обкатывали» их бронетехникой, т. е. танки и самоходки проходили через окопы, в которых находились красноармейцы, издавалась и подробно изучалась литература (памятки) об уязвимых местах новинок германского танкопрома и т. д. Таким образом, меры по поддержке пехоты огнём артиллерии в преддверии вражеского удара вполне укладываются в логику стоявших перед фронтами задач.

Однако существует и иная точка зрения, которая опирается на главную задачу контрартподготовки, – срыв наступления. Например, участник Курской битвы, бывший командующий артиллерией Степного фронта генерал-полковник Н.С. Фомин так оценивал эти подходы: «…Различие в организации контрподготовки объясняется, по нашему мнению, с одной стороны, недостатком опыта, а с другой – наличием разных взглядов на задачи контрподготовки… Нам представляется, что огневой удар необходимо наносить по тем силам, которые предназначены для непосредственного наступления. Если раздавить танки и пехоту, некому будет наступать даже при наличии нетронутой артиллерии. Наоборот, оставшиеся целыми танковые и мотострелковые части и подразделения первого эшелона всегда пойдут в наступление, даже при значительных потерях в артиллерии. Поэтому, по нашему мнению, предпочтение следует отдать решению командующего 6-й гв. А, где основной удар был направлен против танков и пехоты в исходном районе»[467]. Эта точка зрения кажется более обоснованной, особенно после того как ознакомишься с трофейными источниками, данные из которых приведу ниже.

Из работ отдельных отечественных авторов, описывающих события ночи с 4 на 5 июля 1943 г., создаётся впечатление, что перед началом атаки германские войска буквально сгрудились у переднего края в ожидании рывка. Поэтому советская артиллерия, приступив к выполнению плана контрартподготовки, разнесла их в щепки, и командование вермахта было вынуждено в течение последующих двух часов вновь собирать силы[468]. В действительности же всё происходило далеко не так. Противник очень высоко оценивал возможности артиллерии Красной Армии и опасался её. Уже через год после начала войны штабы боевых соединений на Востоке отмечали существенный рост качества боевой работы советских артчастей. Например, в отчёте 9-й тд от 21 июня 1942 г. «Опыт последних боёв нескольких танковых дивизий