Белый легион в Парагвае. Русские герои Южной Америки - Дмитрий Михайлович Абрамов

Мои солдаты вынимают платки.

До перевязочного пункта 8 верст. Только однажды, при переезде через какой-то ровик меня слегка встряхнули. Я лежу неподвижно, глядя на голубое небо, просвечивающее сквозь листву ясеней и кленов. На душе все ясно и спокойно, как в церкви в тихий воскресный день…».

Весной 1916-го года после лечения в госпитале Беляев вернулся в строй. Летом 1916-го года, командуя дивизионом тяжелых гаубиц, он участвовал в знаменитом Брусиловском прорыве[78].

* * *

В 1917-м году Иван Беляев, произведенный в генерал-майоры, остро переживал моральное разложение армии, стоявшей, по его мнению, на пороге победы, но «погубившей её митингами и анархией». Отношение Ивана Тимофеевича к Временному правительству было крайне негативным, а его деятельность он считал однозначно гибельной для армии и государства. В марте 1917-го года на вокзале во Пскове, когда к генералу подошёл унтер с красным бантом на лацкане шинели, окружённый взводом пьяных, революционно-настроенных солдат, и потребовал снять погоны, Беляев ответил:

– «Дорогой мой! Я не только погоны и лампасы, я и штаны поснимаю, если вы повернете со мною на врага. А на “внутреннего врага”, против своих не ходил и не пойду, так вы уж меня увольте!»

В мае 1918-го года генерал-майор Беляев смог добраться до Новочеркасска. Там шло формирование частей Добровольческой армии. Генерал-лейтенант И. П. Романовский предложил ему должность начальника артиллерии. Командующий Добрармии А. И. Деникин поддержал его. У Деникина Иван Тимофеевич некоторое время исполнял обязанности заведующего снабжением армии. Однако вскоре он был отозван с этого поста самим командующим.

Генерал П. Н. Врангель отзывался об Беляеве как о человеке «прекрасной души», «храбром и добросовестном офицере», хотя и отмечал, что тот не всегда разделял и поддерживал взгляды своего начальства. Беляев выступал против реквизиции продовольствия у крестьян и предлагал создать специальные охранные роты, которые препятствовали бы грабежам. Все чаще и чаще он задумывался над тем, что цель не оправдывает средства, что избранные белыми методы не приближают, а, напротив, отдаляют освобождение России. Он с горечью наблюдал, как падает моральный дух в рядах его сподвижников, как порой деградируют люди, сражающиеся за Белое дело. И нет ничего удивительно в том, что самостоятельно мыслящий офицер, не мог долго удержаться на высокой должности.

Летом 1919-го года Добровольческая армия овладела Харьковом, и командующий приказал генерал-майору Беляеву наладить работу по выпуску оружия для фронта на остановившемся с начала войны харьковском паровозостроительном заводе. Иван Тимофеевич с головой погрузился в порученное дело. Пик успеха белых на Южном фронте, пришедший на лето – осень 1919-го года, оказался лишь прелюдией грядущей катастрофы. В ноябре 1919-го года командующим Добровольческой армией был назначен генерал А. П. Кутепов. При нем генерал-майор Беляев получил должность инспектора артиллерии армии и полную свободу действий в управлении всем её артиллерийским хозяйством.

«Кутепов относился ко мне с полным доверием, которое возрастало с каждым днем. Подобно Врангелю, он совершенно не мешал моей инициативе, но в то время, как с Врангелем я не знал покоя ни днем, ни ночью, здесь я был окружен полным комфортом, в котором нуждался после болезни, – писал о том времени Беляев. – Штаб следовал за войсками в экстренном поезде. Обедали мы все вместе – генералы, начальник штаба и я, что давало мне возможность поддерживать с ними непрерывную связь. У меня был свой вагон, где помещался я, заведующий артиллерийской частью полковник Хохлов и адъютанты. Лошади и конвой следовали все время за нами в том же составе, так что я мог поддерживать живую связь с войсками. Но войска были разбросаны на широком фронте, и это было не так-то легко. Однажды под Змиевым я чуть не поплатился за это. Когда я явился на находившуюся там на позиции мортирную батарею, маленький отряд, к которому она была придана, находился в полном окружении.

Путь на мост был под угрозой полка ГПУ, адъютант полковника Ползикова, рекогносцировавший путь, отступая, бесследно исчез, очевидно, попав в плен. Мы с Ползиковым отходим во главе полуроты, прикрывающей орудия. Подойдя к мосту, я обратился к солдатам: «Когда крикну “Ура”, бросайтесь все в штыки на мост и тащите за собой орудие». Противник не принял атаки, нам удалось даже захватить адъютанта полка, который сбился с дороги и попал к белым… Уже светало, когда мы очутились по ту сторону реки, я попал как раз к обеду.

– А вы только что ходили в атаку? – удивленно спросил у меня Кутепов. Он узнал об этом от Ползикова. Это ему пришлось по вкусу.

В Изюм мы прибыли рано утром. На улицах никого не было, только продавщица цветами. Когда я приблизился, к ней подошли две молоденькие барышни.

– Какие чудные цветы! Сколько! Три рубля? Ах, как дорого!

– Для вас не будет дорого, – сказал я. Я заплатил старухе и предложил каждой по букету.

– Не стесняйтесь принять это от старого солдата, – сказал я им, – ведь мы уже больше не встретимся.

В Харьков корпус вошел порядочно потрепанный после упорных боев. Общее количество штыков было ничтожно. В батареях оставалось по одному, по два орудия, прочие пришли в негодность, пулеметов почти не было. Заняв город и выдвинувшись на его окраину, мы едва держались.

Но значение этого успеха было колоссально. Мы захватили главный индустриальный центр южного края: Харьковский Паровозостроительный завод был первым в России. Кроме того, Харьков являлся первым коренным русским городом, моральное значение его было колоссально. Отсюда можно было дать начало новой России. Население не встретило нас взрывом восторга, оно было слишком подавлено красным террором. Но интеллигентные классы были прекрасно сориентированы и горели чувством истинно русского патриотизма».

Беляев прекрасно понимал вред репрессивной политики в отношении собственного народа и добился от А. П. Кутепова принятия срочных мер по укреплению дисциплины в армии. Отныне в Вооружённых силах Юга России за убийства и грабежи мирного населения вводилась смертная казнь. Однако принятие этой меры уже явно запоздало…

* * *

Летом 1924-го года через эмигрантскую газету «Новое время», выходящую в Белграде, И. Т. Беляев направил обращение ко всем русским, вынужденным жить за пределами Родины. Он обратился «ко всем, кто мечтает жить в стране, где он может считаться русским». Беляев призывал приехать в Парагвай и создать там национальный очаг, чтобы сохранить русскую культуру и традиции, оградить «детей от гибели и растления».

Военный министр Парагвая генерал Скенони 29-го июня 1924-го года передал Беляеву устное согласие президента Элихио Айялы на создание в Парагвае русского «культурного ядра». Ему было поручено организовать приезд в страну двенадцати специалистов (инженеров, путейцев, конструкторов, геодезистов и т. д.) для содействия восстановлению экономики Парагвая. При этом каждому специалисту гарантировалось жалование депутата парламента страны от 2500 до 5000 песо в