Вся правда о войне. Причины. Итоги. Потери - Александр Павлович Русаков

При этом, чем больше их трудилось и служило на этих предприятиях и в соответствующих учреждениях и организациях, тем больше было возможностей по организации отпора врагу. Говоря конкретнее, чем большее количество пригодных к военной службе мужчин будет работать в тылу, тем больше будет на фронте танков, самолетов, другой техники, вооружения и боеприпасов и иных материальных средств, и тем они будут лучшего качества. Поэтому государство не могло совсем уж обескровливать большинство сфер тыла, и многие военнообязанные не направлялись в армию, другие, будучи мобилизованными, фактически трудились или служили в тылу, либо же демобилизовывались и направлялись для работы и службы в промышленность и другие сферы. Последних, как указано, было около 3,6 миллионов, и они учтены как лица, проходившие службу в вооруженных силах в годы войны. Однако тех, кто вообще освобождался от мобилизации по так называемой брони, было, по-видимому, гораздо больше, хотя автор соответствующими сведениями не располагает. Число таких лиц можно оценить только самым приблизительным образом, а именно в 5—6 млн человек, в чем можно согласиться с В. Литвиненко [204]. Вместе с тем незначительная их часть могла быть в течение войны все-таки мобилизована в вооруженные силы или попасть в них добровольцами.

Кроме того, в местах лишения свободы к началу войны находилось 2,3 млн человек, из которых, насколько можно оценить, более полутора миллионов насчитывали пригодные к службе мужчины военнообязанных возрастов. При этом большинство из них составляли осужденные к длительным срокам лишения свободы за тяжкие или особо тяжкие преступления, в том числе многие (27 % от общего числа заключенных) – за государственные и контрреволюционные преступления. Можно, конечно, тешить себя представлениями о том, что все или почти все эти «шпионы», «заговорщики», «бандиты» и прочие «контрики», как их тогда грубо называли, были невинно осужденными и патриотами СССР, но на самом деле большинство из этих категорий лиц даже в самые трудные годы войны в армию не направлялось. Не случайно после того, как за первые три года войны произошла резкая убыль общего числа осужденных, доля «политических» повысилась в нем до 43 %. Несколько уходя в сторону, можно отметить, что в течение этих трех лет войны в лагеря и колонии поступило 1,8 млн осужденных, а из числа освобожденных в этот период было передано на укомплектование Красной Армии 975 000 человек [205]. Таким образом, общее число не подлежавших во время войны мобилизации и призыву осужденных-мужчин, которые по возрасту и состоянию здоровья были пригодны к военной службе, можно оценить примерно в 1 млн человек. Разумеется, их тоже нельзя учитывать как часть мобилизационного контингента.

Подытоживая приведенные данные, выполнив нехитрые арифметические подсчеты (с некоторыми округлениями и допущениями), автор приходит к выводу, что реальный «нечрезвычайный» мобилизационный потенциал СССР в войну составлял менее чем 27 млн человек. Говоря проще, именно столько граждан могло быть направлено властями страны в вооруженные силы в течение войны (с учетом уже находившихся в них накануне ее начала) без проведения чрезвычайных мобилизационных мероприятий и без чрезмерного ослабления народного хозяйства.

Чтобы преодолеть нехватку военнообязанных, во время войны в вооруженные силы зачислялись невоеннообязанные. Так, в них было зачислено почти полмиллиона женщин [206]. В войска попало также немало и невоеннообязанных мужчин, прежде всего несовершеннолетних или достигших 50-летнего возраста. Большинство из них вошло в число военнослужащих через народное ополчение, истребительные батальоны и партизанские отряды, а также в качестве иных добровольцев. Кроме того, в самые трудные месяцы войны мобилизации подлежали лица 1890—1891 годов рождения. Не имея в распоряжении соответствующих данных, автор может дать только самую приблизительную оценку их числа: вместе взятых их могло быть 2—2,5 млн человек. Конечно, большинство военнослужащих-женщин, а также мужчин зрелого возраста, в силу своих физических и иных возможностей, проходили службу во всякого рода медицинских, штабных, тыловых и иных вспомогательных и нестроевых частях и подразделениях. Но разве они были не нужны и не внесли свой вклад в достижение победы в войне? Всего, таким образом, в СССР на военной службе в течение войны могло реально состоять 29,5—30 млн человек военнообязанных и иных лиц.

Это число значительно (до 5 млн человек) уступает соответствующему показателю, которое называется коллективом исследователей во главе с Г.Ф. Кривошеевым. Конечно, автор настоящей работы мог и ошибиться в своих расчетах, да и были они оценочными. Но не исключено и то, что ошиблись как раз таки названные исследователи. Это могло произойти, например, вследствие двойного учета одних и тех же лиц, многие из которых за долгие годы войны неоднократно направлялись и зачислялись в войска, в том числе и через военкоматы. Кто-то мог попасть в плен, а потом сбежать или быть отпущенным (в 1941 году немцы довольно много отпускали наших пленных солдат по домам, в основном в том случае, если они до войны проживали в той же местности, где находились, будучи пленены), кто-то – отстать от части или эшелона, еще больше бойцов и командиров попадали в окружение, а потом выходили оттуда к нашим войскам или властям. Были и иные обстоятельства, при которых военнослужащие, будучи живыми, выбывали из войск или не могли прибыть в них и считались погибшими, пропавшими без вести, пленными, дезертирами или отставшими от воинских частей, нередкими могли быть и различные недоразумения и обманные действия и т.д. Порой такие лица оказывались совершенно в другом регионе, спустя продолжительное время, в сложной обстановке отступления, наступления или передислокации войск. И число таких судеб, вместе взятых, за долгие годы войны вполне могло исчисляться миллионами.

Все это не могло не отразиться в существенной мере на точности учета, тем более, что воинские части и в особенности военкоматы были заинтересованы в максимально возможных его показателях, так как последние обязаны были выполнять план по мобилизации, а в воинских частях от численности личного состава зависело их снабжение (впрочем, ситуация в соединениях и частях, непосредственно выполнявших боевые задачи, была в этом отношении двоякая). Да и не было большой необходимости, как и возможности, в условиях войны заботиться о чистоте учета.

Правда, по данным Г.Ф. Кривошеева, 940 тыс. человек, которые в начале войны пропали без вести, а после освобождения захваченной противником территории были призваны вторично, учтены в общей цифре военнослужащих, «надевавших во время войны шинели», только один раз [207]. Однако представляется, что лиц, неоднократно учтенных во время войны как призванные или мобилизованные военнослужащие, могло быть гораздо больше. Нельзя исключить и неизбежного при катастрофических обстоятельствах периода 1941—1943 годов и огромных масштабов страны большого числа «мертвых душ», то есть лиц, учтенных