1812: Новые факты наполеоновских войн и разгром Наполеона в России - Николай Федорович Шахмагонов

Москва же была окружена, и всё ощутимее становились удары летучих армейских и партизанских отрядов. Даже связь с Парижем висела на «тоненьком волоске», ибо для отправки любой депеши требовалось снаряжать сильный отряд. Да и то не было гарантии, что он прорвёт цепь блокады.

Направив Лористона к Кутузову, Наполеон с нетерпением ждал ответа. Ему все еще казалось, что Александр Первый уступит, будет покладист также, как во время переговоров в Тильзите. Но тогда ведь и речи не было о нападении Франции на Россию.

Сообщение о том, что Император Александр Первый даже слышать не желает о каких-либо переговорах, а Лористон был допущен лишь до Кутузова, который обошелся с ним весьма сухо, привело Наполеона в отчаяние. Да, он и прежде оказывался в сложных положениях, ему даже приходилось бежать, бросая армию в Египте. Но тогда, хоть и с трудом, убежать было еще можно. Куда же убежишь из оцепленной русскими Москвы?

Но он не сразу осознал до конца всю тяжесть своего положения, а потому первая реакция была бурной. Вот тогда то он и произнес преступную фразу: «Надо сжечь остатки Москвы, идти через Тверь на Петербург, к нам присоединится Макдональд. Мюрат и Даву составят арьергард». Но тут же ему доложили, что Петербургское направление надежно прикрыто крупными силами русских войск.

Что же делать? Покидать город было необходимо. Еще немного, и армия перестала бы существовать окончательно. Разграбив всё, что можно было, французы теперь пытались отбирать награбленное друг у друга, вовсе не понимая, что все то, что они набрали, вывести во Францию у них не будет никакой возможности.

Армия «просвещенной Европы» даже по отношению к раненым вела себя варварски. Это признали впоследствии и сами французы. Так, в изданной во Франции «Истории XIX века» содержалось сообщение о том, что из числа русских раненых, оставшихся в госпиталях Москвы, 15 тысяч было сожжено французами заживо, причём преднамеренно, что подтверждается многими свидетельствами очевидцев и историческими документами.

Вот лишь одно подтверждение, которое приводится в книге советского военного историка Н.Ф. Гарнича: «В документах Отечественной войны, изданных П.И.Щукиным, содержится потрясающий по своему трагизму рассказ о гибели многих сотен тяжелораненых русских солдат в подожжённом французами Вдовьем доме: «Кудринский Вдовий дом сгорел 3 сентября, во вторник не от соседственных дворов, но от явного зажигательства французов, которые, видя, что в том доме раненых русских было около трёх тысяч человек, стреляли в оный горючими веществами, и сколько смотритель Мирицкий ни просил варваров сих о пощаде дома, до 700 раненых наших в оном сгорели: имевшие силы выбежали и кой-куда разбрелись…»

В книге Гарнича приводятся и другие доказательства того, что армия Наполеона грабила и жгла Москву совершенно сознательно и с нечеловеческой жестокостью. В прочные здания стреляли из пушек ядрами с зажигательными составами или посыпали трудновоспламеняемые места порохом. Причём в первую очередь жгли дома с русскими ранеными, наслаждаясь тем, как гибли в огне люди, как мучились на глазах тиранов. Не сродни ли зверства наполеоновской армии зверствам поляков в 1612 году? Зверствам армии гитлеровской? Не сродни ли бесчинствам грузин в Южной Осетии в 2008 году?

Сродни! Любые завоеватели, любые захватчики чужих земель жестоки и бесчеловечны. Разве могут обладать чувством достоинства и доблести люди, которые идут в другую страну, чтобы поработить ее жителей, отнять у них имущество, лишить продовольствия, убить…

Священник Машков свидетельствовал: «Конные неприятели, имея при себе зажженные фитили, около рук обвившиеся, натершим сперва дерево фосфорическим составом, зажигали там вдруг здания, и никто из русских не осмеливался гасить оные…» В тех, кто пытался погасить пламя, стреляли на поражение.

И одновременно с этим в Москве, по приказу Наполеона, хватали первых попавшихся на глаза жителей, особенно тех, кто пытался тушить дома, обвиняли в поджигательстве и расстреливали либо вешали. По самым скромным подсчётам, по ложному обвинению в поджигательстве уже в первые дни было расстреляно и повешено свыше тысячи русских патриотов.

Сегюр ошибся… Мир не осудил, а удовлетворился версией, сочинённой Наполеоном и разнесённой его почитателями и раболепными поклонниками. Западному миру выгоднее было считать варварами русских, но не гуннов XIX века, запятнавших себя грабительскими походами в рядах наполеоновской армии.

Недолго был Наполеон в Москве, но преуспел во многом. После освобождения Москвы было подсчитано, что из 9128 каменных зданий осталось 1725, а из 8788 деревянных – 2479. Убытки же жителей от пожара составили 83 500 000 рублей движимого имущества и на 166 000 000 недвижимого.

Вот какою представилась Москва будущему известному писателю, автору «Походных записок Русского офицера» Ивану Ивановичу Лажечникову, участнику Отечественной войны 1812 года: «Это ли столица белокаменная? – спрашивал я себя со вздохом, подъезжая к Москве. – Где златые купола церквей, венчавшие столицу городов русских? Где высокие палаты, украшение, гордость ее? Один Иван Великий печально возносится над обширной грудой развалин; только одинокие колокольни и дома с мрачным клеймом пожаров кое где показываются. Быстро промчалась буря разрушения над стенами Московскими, но глубокие следы ею оставлены!

Подъезжаю к Таганской заставе… Здесь стоят стены без кровель и церкви обезглавленные; там возносятся одинокие трубы; тут лежат одни пепелища домов, ещё дымящиеся и наполняющие улицы тяжёлым смрадом: везде следы опустошения, везде памятники злодеяний врагов и предметы к оживлению мщения нашего! Ужасно воет ветер, пролетая сквозь окна и двери опустошенных домов, или стонет совою, шевеля железные листы, отрывки кровель. Вокруг меня мрак и тишина могил!..»

Глава девятнадцатая. Донцы спасают Москву от полного разрушения

Чудовищным было преступление наполеоновских полчищ в Москве, но оно было бы ещё более страшным, если бы не своевременный прорыв в Москву казачьих частей братьев-генералов Ивана Дмитриевича и Василия Дмитриевича Иловайских. А случилось следующее…

Покидая Москву, Наполеон, как уже упоминалось, отдал распоряжение маршалу Мортье остаться в городе с восьмитысячным отрядом и превратить Москву в руины.

Под вечер 5 октября 1812 года Василию Дмитриевичу Иловайскому доложили, что южнее Чашникова, села, в котором стояли вверенные ему казачьи полки, не наблюдается аванпостов французов.

– Вы уверены, что они ушли? – спросил генерал-майор Иловайский у казачьего офицера, прибывшего из разведки.

– В нескольких верстах от нас чисто… Французов нигде нет.

Иловайский склонился над столом, на котором лежала карта, и тут в горницу крестьянской избы вошёл ротмистр Нарышкин, адъютант генерала Винценгероде. Генерал-лейтенант Фердинанд Федорович Винценгероде командовал отдельным отрядом Русской армии, который прикрывал Петербургское направление и дислоцировался у села Пешковского, что в тридцати верстах южнее