Альпийские снега - Александр Юрьевич Сегень

— Понятно. Образцовая эрудиция. Вы мне лучше скажите, кто лучше питается на данном этапе войны — мы или немцы?

— Это сложный вопрос, товарищ Верховный главнокомандующий, но тем не менее попытаюсь на него ответить. В прошлом году, безусловно, вермахт был лучше обеспечен питанием, чем Красная армия. Но, как известно, сорок первый у них в стране оказался неурожайным, и сейчас мы сравнялись. А если бы не Украина, то у немцев с питанием сложилась бы ситуация хуже, чем у нас. Оккупированная Украина хорошо снабжает Германию. Собственно говоря, весь Восточный фронт Гитлера питается за счет Украины.

— Стало быть, нам надо во что бы то ни стало скорее освобождать Украину?

— Хотелось бы, конечно.

— М-да...

— Это что касается объемов продовольствия, а в отношении качества и калорийности, должен прямо признать, у нас дела обстоят лучше.

— Так-так?

— У нас питание бойцов гораздо разнообразнее. Немцев чем кормят? Гуляш, отбивные, мясные биточки, в огромном количестве сосиски и колбаса, в основном состоящие из клейковины, украинские ветчина и шпик, яйца, сыр, но в основном его соевый эквивалент. Очень много кофе, причем тоже не настоящий, а эрзац. Много картофеля и других корнеплодов. Хлеб, разумеется. Тоже весь украинский. Но их почти не кормят фасолью, горохом, рисом, макаронами. В крупах и овощах содержится клетчатка, необходимая для работы кишечника. Манная крупа и пшенка это вообще то, что фрицам неведомо. А у нас пшенный кулеш все бойцы обожают. Гречка богата магнием, марганцем, медью, железом, фосфором. Все это поддерживает нормальную работу кишечника. А немцы, как и вся Европа, к гречке относятся брезгливо и вообще ее не употребляют. Во многом гансы умны, а тут ведут себя как дураки, считают, что гречка — корм для скота и людям ее употреблять не пристало. Смеются: русские скоты, вот и жрут свою гречку. Кстати, турки — большие любители гречки.

— Я люблю гречневую кашу, — отозвался Сталин. — Кто же я, скот или турок?

— В понимании Гитлера, вполне возможно, первое. Но благодаря крупам у нашего солдата гораздо устойчивее работа желудочно-кишечного тракта, а немцы чаще страдают от поноса, чем наши. У них вообще с кишечником беда, всем известно, какие немцы пердуны.

— Пердуны?

— Так точно, пердуны, товарищ Сталин. Пердят почем зря. И ничуть не стесняются. Даже при женщинах. А все из-за неправильного рациона питания. Но и это не всё. Рыба, товарищ Верховный главнокомандующий! У нас на одного бойца полагается килограмм рыбы в неделю. Причем рыбы разнообразной, от селедки до судака. А у фрицев в неделю в лучшем случае баночка рыбных консервов. При виде вяленой соленой воблы немец с отвращением морщится, а у нашего солдата она всегда под рукой, весит всего ничего. Достал, почистил и либо так съел, либо супчик сварганил: в котелок воды набрал, картошку туда — вот тебе и уха.

— Надо же, какие тонкости!

— А кофе! У них к нему такая любовь, что они без кофе проснуться поутру не могут. Вот и поят их дрянью, у которой только запах кофе, а так — поганое пойло. Эрзац, одно слово. А у нас что? У нас натуральный чаек. В основном, кстати, с вашей родины, грузинский. Он, конечно, не английский колониальный, но тоже отменного свойства. К нему полагаются сушки и сахар. Иногда мед доставляют. Так что вот...

— Ну, теперь я спокоен за пищевое обеспечение наших бойцов.

— Это лишь краткий экскурс, товарищ Сталин. Было бы время, я бы вам много интересных подробностей поведал.

— При следующей встрече поведаете. А скажите, как обстоят дела с поставками от союзников?

— Перевоспитываются союзнички.

— Это в каком смысле?

— Да поначалу считали нас за олухов царя небесного. — И Драчёв вкратце рассказал о том, какие претензии он высказал в декабре прошлого года американскому представителю в Москве Льюэллину Томсону.

— Вот разбойники! — возмутился Сталин. — Непременно норовят обмануть. Мне товарищ Хрулёв уже вкратце докладывал.

— Но в этом году исправились. К последним конвоям у нас уже никаких нареканий.

— Тогда ладно. Но если опять будут присылать... Как вы сказали? Спам?

— Спам, товарищ Верховный главнокомандующий.

— Вы мне лично его направляйте, и я этим спамом при встрече накормлю и Рузвельта, и Черчилля.

— Мало того, они стали присылать коробки — паек американского солдата. И, вообразите, в каждом одноразовом комплекте добавлен, смешно сказать что...

— Гондон, — вымолвил Андрей Васильевич и засмеялся.

— То есть... — в свою очередь захихикал Иосиф Виссарионович. — Каждый американский солдат, как только покушает, сразу идет совокупляться?

— Не знаю, как у американцев, — едва сдерживая смех, продолжал Павел Иванович, — но у наших солдат, получающих паек американского солдата, этих резиновых изделий накапливается в избытке. Возможно, у американцев к пайку прилагается соответствующая леди, но нам-то они их не присылают...

— Не присылают? — хихикал Сталин. — Жаль. Ну и рассмешили вы меня, товарищ главный интендант! Вы умеете повысить настроение. Гляжу, у вас в ведомстве много чего есть смешного. Дайте-ка я займу ваше место, а вы — мое. У вас тут так уютненько, Минин и Пожарский из окна видны. А у Сталина окна выходят на Арсенал, скукотища. Вы согласны?

— То есть вы будете главным интендантом, а я вместо вас?

— Правильно поняли.

— Не получится, товарищ Верховный главнокомандующий.

— Как так?

— Вы человек добрый, мягкий, людей слишком любите. А главный интендант должен быть суровый, жесткий, людям не сильно доверять. Иначе его вмиг объегорят.

— Павел Иванович! — испугался такого ответа Хрулёв.

— Он прав, — заступился за главного интенданта Верховный главнокомандующий. — Сталин мягковат. Хоть и зовется Сталиным. Спасибо, Повелеваныч, что все мне разъяснили. А теперь давайте осмотрим ваши предложения по ордену.

— Извольте. — И Драчёв выложил перед ним заготовленные четыре эскиза.

Сталин стал внимательно рассматривать каждый, вдруг нахмурился. Неужели не нравятся? Как бы не получить от этого мягкого и доброго да по загривку!

— Кто придумал выделить особо слова «Отечественная война»? — наконец сурово спросил вождь.

— Осмелюсь доложить, я, — взял вину на себя Драчёв.

— Отечественной войной в России называли империалистическую войну, которая окончилась революцией, — медленно произнес оценщик, и у Павла Ивановича похолодело в животе. — Но отечественной называлась и война тысяча восемьсот двенадцатого года, — продолжил Сталин так же медленно. — А она закончилась изгнанием