Происхождение Второй мировой войны - Игорь Тимофеевич Тышецкий

заметных успехов радикальным силам не удавалось. В Азии дела шли успешнее. Большевики смогли реанимировать все старые страхи англичан, которые были сняты еще конвенцией 1907 года. Керзон из Лондона слал в Москву безадресные протесты Форин Офис (дипломатических отношений еще не было, и ноты посылались буквально «на деревню дедушке», хотя всегда попадали по назначению в НКИД), а Чичерин с Литвиновым оправдывались. Делали они это не без изящества, чем еще сильнее злили англичан. Некоторые члены Российского правительства, отвечал британскому министру Литвинов, входят в руководящие структуры Коминтерна как «отдельные лица», что «дает для отождествления III Интернационала с Российским Правительством не больше оснований, чем отождествление с Бельгийским и Британским Правительством II Интернационала, постоянно пребывающего в Брюсселе и имеющего в числе членов своего Исполнительного Комитета бельгийского министра г. Вандервельде и члена Британского Кабинета Министров г. Гендерсона» 158.

Со своей стороны, нарком Чичерин объяснял через советскую печать, что НКИД — это государственный орган, призванный проводить государственную политику, а дела Коминтерна находятся в ведении РКП(б) и не имеют к государственной политике никакого отношения. Конечно, такое объяснение не могло ввести в заблуждение никого на Западе. Чичерину не верили. В отчаянии он даже просил Ленина и Троцкого выйти из состава руководящих органов Коминтерна 159. Ленин и сам понимал, что надо что-то делать, если Советское государство желает установления нормальных отношений с Западом. Пожертвовать Коминтерном, своим любимым детищем, он, естественно, не мог, но общую политику готов был если и не пересмотреть, то хотя бы скорректировать. Из проекта выступления Чичерина на Генуэзской конференции 1922 года Ленин требовал «исключить слова, что наша “историческая концепция включает применение насильственных мер”», а также «исключить слова, что наша историческая концепция безусловно предполагает неизбежность новых мировых войн» 160.

В первые годы советской власти, предшествовавшие ее дипломатическому признанию, большевики широко прибегали к так называемой «парадипломатии». Под этим словом подразумевается «расчетливое использование недипломатического персонала, различных агентств и возникающих ситуаций для скрытого достижения дипломатических целей» 161. Первые советские дипломаты, формально не являясь таковыми, активно использовали ситуацию с российскими военнопленными и интернированными после мировой войны лицами и работали под прикрытием российского Красного Креста и различных организаций, занимавшихся облегчением участи и возвращением разбросанных по всей Европе людей домой. Была создана специальная организация — Центропленбеж, которая под общим руководством НКИД как раз и проводила эту работу. «Завязать сношения с Болгарией безусловно желательно, — писал Чичерин советским представителям в Чехословакии 11 июля 1921 года, — но делегации должны иметь официальное качество. Раз Болгария заботится о пленных, можно предложить обоюдную отправку представительств по делам военнопленных, но они должны иметь полное официальное качество с иммунитетом и правом шифровок, курьеров, телеграмм, радио. Нас интересует действительное официальное возобновление сношений, хотя бы оно называлось представительством по делам военнопленных» 162.

Российские представительства Центропленбежа и Красного Креста, который также контролировался НКИД, создавались во многих странах Европы. Сменивший Иоффе в Германии советский дипломат В. Л. Копп прибыл в ноябре 1919 года в Берлин как уполномоченный по делам военнопленных. Аналогичный канал для поддерживания отношений с Англией был открыт в Копенгагене, где с ноября того же года по февраль 1920 года. Литвинов обсуждал со специальным посланцем британского правительства Д. О’Грэйди вопросы возвращения домой английских военнопленных, захваченных в годы Гражданской войны. Правда, в инструкциях Форин Офис О’Грэйди предписывалось «воздерживаться от любых политических дискуссий с советскими представителями» и «ни в коем случае не поощрять какие-либо попытки с их стороны вести переговоры по любым вопросам, кроме обмена пленными» 163. Но уже через несколько дней после начала переговоров лорд Керзон писал О’Грэйди: «Я понимаю, что вопрос блокады вполне может стать темой ваших переговоров, и тогда надо так к ней и относиться, и запросить дополнительные инструкции» 164. В дальнейшем О’Грэйди старался, конечно, уходить от обсуждения посторонних тем, но далеко не всегда ему это удавалось. Иногда подобная дипломатия не срабатывала. Французы, например, быстро выслали миссию российского Красного Креста, которая активно интересовалась судьбой интернированных российских граждан, сражавшихся в годы мировой войны в составе французской армии. После этого тот же Литвинов наладил в Копенгагене контакты с Кэ д’Орсе через местного французского консула.

Еще одним каналом парадипломатии стали российские торгово-экономические миссии, которые направлялись на Запад от лица Центросоюза, но на деле контролировались опять-таки НКИД. Западные страны были заинтересованы в торговле с Россией и, как правило, допускали такие миссии на свою территорию. Иногда даже сами приглашали их. «Канадский премьер выразил желание переговорить, — телеграфировал 1 июля 1921 года Красин Чичерину из Лондона, — сегодня при свидании передал приглашение приехать в Канаду. По-видимому, не будет никаких препятствий к организации постоянного представительства в Канаде» 165. Хотя случались и накладки. Англичане не впустили в Лондон хорошо знакомого им Литвинова, собиравшегося попасть туда во главе торговой миссии. А вот другого члена российского правительства, наркома торговли и промышленности Л. Б. Красина они вынуждены были пропустить. Он удостоился даже приема на Даунинг-стрит, 10, где с ним встретились Ллойд Джордж, Бонар Лоу и Керзон. «Великий контакт (с большевиками. — И. Т.) произошел, и Британская империя по-прежнему существует», — иронизировали британские газеты на следующий день после приема в резиденции премьер-министра 166. Красин стал в Лондоне не только торгпредом, но и неофициальным полпредом Советской России.

Это был самостоятельный, не в пример Чичерину, специалист, для которого интересы страны стояли выше идеологических постулатов большевиков. На этой почве у него часто возникали конфликты с руководителями НКИД. «Наш наркоминдел, — писал Красин летом 1921 года своему заместителю по наркомату внешней торговли А.М. Лежаве, — по-видимому, решил тормозить всеми возможными способами завязываемые отношения с Америкой... Политика НКИД есть политика всеобщего запора, и никакой торговли у нас на этой базе не выйдет. Чичерин и Литвинов не понимают, что. наше общее положение начнет улучшаться не раньше, чем мы завяжем отношения с заграницей. НКВТ в первую очередь должен бороться с этой гибельной для республики политикой НКИД» 167. Взгляды Красина на послевоенное восстановление в Европе во многом перекликались с идеями английского экономиста Д.М. Кейнса, о которых говорилось в главе о Парижской мирной конференции. Красин прилагал большие усилия, чтобы организовать поездку в Россию Р Макдональда, собиравшегося в Москву «по поручению Ллойд Джорджа, который в последнее время все более и более склоняется к своей старой идее замирения Европы и всего мира путем втягивания в торговый оборот России с ее ресурсами, сырьем и большим населением» 168.