Происхождение Второй мировой войны - Игорь Тимофеевич Тышецкий

смысл. Больше всех переживал Ллойд Джордж. Он все-таки встретился с Ратенау, чтобы выяснить, как тот посмел подписать соглашение с русскими, предварительно не поставив в известность никого из Союзников. Немец объяснил, что несколько раз безуспешно пытался добиться встречи с Ллойд Джорджем, что дважды за последние дни объяснял сложившуюся ситуацию помощнику британского премьера Фрэнку Уайзу, но все оказалось напрасно. И тут Ллойд Джордж произнес фразу, ставшую чуть ли не идиомой в английском языке: «Да кто такой этот Уайз?!» Так или иначе, но англичане расценили поступок немцев как предательство. В британской прессе началась шумная кампания с требованием наказать Германию, поставить ее в один ряд с большевистской Россией, но это не могло уже ничего изменить. Дипломатическая изоляция Советской России была прорвана, а газетная истерия лишь толкала Германию к дальнейшему сближению с большевиками. Даже убийство Ратенау, павшего через два месяца от рук националистов в Берлине, не могло этому помешать.

Рапалльский договор по-разному воспринимается в историческом сознании европейских народов. Французы видят в нем еще одно свидетельство «коварства» Германии и чуть ли не начало ее реваншистских устремлений. Рапалло «лишило Версальский договор части его силы, — жаловался Клемансо, который к тому времени уже вышел в отставку. — И Франция сама допустила это» 171. Для французских либералов Рапалло — это «символ зловещего германо-советского заговора, направленного против западных свобод» 172. В Британии к Рапалльскому договору относятся тоже негативно. Здесь он воспринимается как «предательство» Германией интересов Запада. Именно так называл случившееся Ллойд Джордж. И не он один. Когда шум всеобщего негодования несколько стих, британцев охватило уныние. Черчилль утверждал впоследствии, что «история кризиса (вызванного мировой войной. — И. Т.) закончилась в 1922 году при всеобщей подавленности» 173. Для Германии Рапалльское соглашение значило вызов послевоенному французскому диктату, попытку проводить самостоятельную линию в мировой политике. Немцы сами не знали еще, куда это их приведет. В частном письме Ратенау называл подписанный им договор «не чем иным, как разрывом с прошлым. Я знаю, — писал он, — что то, что я делаю, перевернет всю мою жизнь, хочу я этого или нет» 174. Он не знал тогда, что для него лично договор станет прощанием с самой жизнью.

Лишь Советская Россия могла чувствовать себя полным триумфатором. Политическая блокада Запада была прорвана. Чичерину удалось отколоть Германию от единого лагеря Западных держав. Правда, для этого пришлось пожертвовать не только получением с нее возможных репараций, но и, что гораздо важнее, задачей разжигания германской, равно как и мировой революции. Далеко не все большевики, не говоря уже о западных политиках, поняли тогда кардинальные перемены, происходившие в советской внешней политике, но Чичерин осознавал их вполне отчетливо. Он хорошо запомнил инструкции Ленина перед Генуей и в самом начале своей вступительной речи на конференции сразу заявил, что нынешняя историческая эпоха делает «возможным параллельное существование старого и нарождающегося нового социального строя» 175. Впервые большевистский чиновник столь высокого ранга публично допускал то, что впоследствии стало одним из основных тезисов советской внешней политики — необходимость мирного сосуществования. Тогда присутствовавшие не обратили на это должного внимания. Что же касается договора с Германией, то, став прорывом для советской внешней политики, он тянул мировую систему назад. Европейцы восприняли его как противостояние диктату Англии и Франции на континенте. Несмотря на то что в договоре не было никаких положений, которые можно было бы воспринимать как вызов, сам факт советско-германского сближения вызывал у многих подозрения. В эпоху, когда надежды большинства народов были связаны с Лигой Наций и построением на ее основе системы всеобщей международной безопасности, договор двух европейских изгоев невольно способствовал расколу Европы и возвращению к довоенному противостоянию. Хотя в этом была не столько вина, сколько беда остававшихся вне Лиги России и Германии.

Первым послом Веймарской республики в Москве стал граф Брокдорф-Ранцау, тот самый, что отказался подписывать Версальский мирный договор и в знак протеста подал в отставку. Сам выбор посла поэтому увеличивал подозрения англичан и французов. Брокдорф-Ранцау действительно видел в России противовес западному диктату, усилившемуся после предпринятой французами в 1923 году оккупации Рура. При Брокдорфе, как считал Кеннан, «между германским посольством и НКИД был достигнут такой уровень дипломатического доверия, которого у Москвы никогда не существовало в мирное время ни с одним некоммунистическим представительством» 176. В эти годы получило дальнейшее развитие военно-техническое сотрудничество между Германией и Советской Россией, начало которому было положено еще в 1920 году, сразу после окончания советско-польской войны. Российские военные проходили обучение в германских академиях, а немцы отправляли своих офицеров для стажировок и получения практических навыков в советских войсках, передавали России некоторые технические данные о новейших видах оружия и даже помогали создавать в СССР военную промышленность. Это сотрудничество, безусловно важное, но значимость которого не надо переоценивать, держалось обеими сторонами в строжайшем секрете и было необходимо в те годы для Германии, поскольку помогало обходить некоторые ограничения, наложенные Версальским миром. Однако слухи о военных контактах между двумя странами, само собой, проникали в Европу и еще сильнее способствовали недоверию к Германии и России в Париже и Лондоне.

В апреле 1922 года Советская Россия сделала первый и очень важный для себя шаг к выходу из международной изоляции. Она снова становилась полноправным субъектом международных отношений. Дальнейшая полоса признаний не заставила себя долго ждать. В феврале 1924 года Советская Россия, ставшая к тому времени СССР, была признана Великобританией (уже при лейбористском правительстве Р Макдональда), а в октябре примеру англичан, скрепя сердце, последовали и французы. Дольше всех от дипломатического признания СССР воздерживались американцы. Их первый посол, которым оказался все тот же Уильям Буллит, появился в Москве лишь в конце 1933 года. Впрочем, отсутствие дипломатических отношений не очень сказывалось на развитии экономических, технических, культурных и прочих связей СССР с Соединенными Штатами, которые после ухода Вильсона вернулись к своей традиционной изоляционистской политике.

Часть II ОТ ЛОКАРНО ДО МЮНХЕНА. 1925-1938

Глава 5. ЛОКАРНО 1925

В октябре 1925 года в Локарно состоялась международная конференция, рассмотревшая вопросы безопасности в Европе. Результатом этой конференции стало подписание ряда важных договоров, которые привели к вступлению годом позже Германии в Лигу Наций. Обычно, когда говорят о Локарно, имеют в виду именно эти события. Но при обобщающем взгляде на послевоенную историю Локарно значит гораздо больше. Историки иногда называют конференцию в Локарно «вторым “настоящим” мирным урегулированием после Первой мировой войны» 1, имея