Происхождение Второй мировой войны - Игорь Тимофеевич Тышецкий

при отклонении ультиматума оккупация Рура становилась неизбежной. Деваться немцам было некуда. Они приняли ультиматум, и в 1921 году это спасло Рур от вторжения. Два года спустя уже ничто не могло заставить Пуанкаре отказаться от своего решения.

Оккупация Рура в январе 1923 года привела, однако, совершенно не к тем результатам, на которые рассчитывали французы. Прежде всего немцы были шокированы тем, что французы решились на ввод войск в Рур после того, как Союзники не смогли договориться между собой о порядке взимания репараций. В Германии даже называли случившееся «одним из худших примеров несправедливости в мировой истории» 25. Впрочем, это были слова, свидетельствовавшие скорее об обиде и разочаровании немцев. Они уже привыкли использовать англо-французские разногласия по репарациям с выгодой для себя. И тут вся их предыдущая тактика становилась бесполезной. Пуанкаре решил взимать репарации в одиночку. Хотя формально немцы были правы в своей оценке. Январская конференция в Париже провалилась вовсе не из-за позиции Германии, а потому, что Англия и Франция окончательно разошлись в вопросе о репарациях и межсоюзнических долгах.

Очень быстро обида и непонимание уступили место новой линии германского поведения — пассивному сопротивлению. Немцев возмутил повод, использованный французами и бельгийцами для ввода войск. Союзники не хотели вторгаться просто так — это вполне могло быть расценено мировым сообществом и Лигой Наций как акт агрессии. В Германии, кстати, раздавались призывы обратиться в Лигу за помощью. Поэтому французы постарались придать законность своим действиям. Они обратились в репарационную комиссию с обвинениями Германии в недопоставках угля, рассчитывая опереться на статью Версальского договора, допускавшую применение силы при грубых нарушениях условий мира. Комиссия подтвердила, что Германия недопоставляет ежемесячно около 10% от того количества угля, которое ее обязали поставлять Франции, Бельгии и Люксембургу. Это было правдой, и немцы не спорили. Но немцы делали это на протяжении многих месяцев, объясняя все нехваткой угля, и комиссию всегда устраивали подобные оправдания. Теперь она предложила считать регулярные десятипроцентные недопоставки «грубым нарушением» Германией своих обязательств. Само по себе такое решение было нелепым. Все члены комиссии прекрасно понимали, что выдвинутые претензии никак не тянут на вескую причину для вторжения даже по версальским меркам. Политический подтекст решения комиссии прослеживался слишком очевидно, но против него голосовал лишь представитель Британии 26. Итак, повод был найден. Официальными нотами Франция и Бельгия уведомили Германию, что они посылают своих специалистов (чуть позже собственных инженеров решила отправить и Италия, опасаясь, очевидно, что уголь могут забрать из причитающейся ей доли) на немецкие рудники и шахты, а вводившиеся в Рурскую область военные подразделения будут лишь обеспечивать безопасность их работы. Фактически Франция и Бельгия брали добычу и транспортировку угля в Руре под свой контроль. Мирное население, уверяли французы, от этих действий не пострадает.

Затевая свою авантюру, Пуанкаре явно не ожидал той реакции со стороны Германии, которая последовала. Рурский угольный синдикат не стал дожидаться иностранных специалистов и войск, а сразу же перебрался со всеми бумагами в Гамбург 27. Германское правительство объявило франко-бельгийские действия незаконными и противоречащими условиям Версальского договора. Посол в Париже и посланник в Брюсселе вернулись в Берлин, оставив дипломатические миссии на поверенных в делах. Немцы на всех уровнях отказывались сотрудничать с новыми контролерами. Было официально объявлено, что в создавшихся условиях Германия не может выполнять свои обязательства по поставкам угля, и они остановились. Французы не могли купить уголь даже за деньги. Это был настоящий саботаж, поддержанный населением. Конечно, подобная политика обходилась германскому правительству недешево. Кроме прямых потерь от закрытия шахт и заводов, а также прекращения движения поездов на запад, надо было еще выплачивать пособия тысячам увольняемых рабочих и управленцев. Инфляция сразу скакнула вверх. Если до ввода войск на берлинской валютной бирже давали от 7 до 8 тысяч марок за доллар, то уже к середине января курс поднялся до 50 тысяч 28. Рейхсбанк вынужден был начать валютные интервенции, но его ресурсы были весьма ограничены. Ситуация явно выходила из-под контроля, все больше напоминая экономический коллапс. Экономика Рура, крупнейшей индустриальной базы Германии, встала. От резкого сокращения поставок угля серьезные экономические потери несли и Франция с Бельгией. Политика Пуанкаре терпела полное фиаско. К марту 1923 года стало очевидно, что речь идет о том, кто сломается первым — Германия или Франция. Но Пуанкаре не собирался отступать. Более того, для обеспечения движения поездов на запад французы расширили зону оккупации, дополнительно заняв в феврале крупные железнодорожные узлы Оффенбург и Аппенвайер, крайне затруднив тем самым внутригерманские перевозки между северными и южными регионами.

Первые месяцы рурского конфликта англичане лишь наблюдали со стороны за его развитием. Они всерьез подозревали, что «французы отказались от репараций и занялись расчленением Германии» 29. К тому же у англичан не было реальных возможностей как-то влиять на ситуацию. В самой Англии в октябре 1922 года произошла смена власти, и коалиционное правительство уступило место консервативному кабинету. Вместо Ллойд Джорджа премьер-министром стал серьезно больной Эндрю Бонар Лоу. Все понимали, что новый премьер — фигура временная, и это также ослабляло авторитет возглавляемого им правительства. Глава Форин Офис лорд Керзон называл занимаемую его страной позицию «благожелательным нейтралитетом». «Наша благожелательность, — писал он в конце марта 1923 года, — заключается в том, что, не желая связывать себя с действиями, предпринятыми Францией и Бельгией, Правительство Его Величества на каждом этапе старалось облегчить задачу своим союзникам и не создавать препятствий успешному выполнению их планов. Наш нейтралитет заключается в том, что Правительство Его Величества стоит в стороне от диспута с Германией и воздерживается от занятия чьей-либо стороны в этом противостоянии» 30. За изысканным дипломатическим слогом скрывалось несогласие с политикой Франции и признание неспособности как-то повлиять на нее.

Период ожидания закончился лишь 20 апреля, когда Керзон, один из кандидатов в будущие премьеры, решил, что если он претендует на то, чтобы возглавить правительство, ему следует определиться с позицией по Руру. Выступая в палате лордов, Керзон призвал Германию согласиться с общей суммой репараций и начать их выплачивать, ничего не сказав при этом о выводе оккупационных войск 31. Последовал обмен нотами с Германией и мнениями с Францией. Керзон действовал неудачно. Он не смог добиться от немцев прекращения пассивного сопротивления, а от французов — обещания вывести войска. В июне Керзон объявил французскому послу, что действия его страны незаконны и противоречат Версальскому договору 32, и поручил ведение дальнейших переговоров своему заместителю Айре Кроу. Последний действовал, как всегда, обстоятельно. К августу он подготовил многостраничную записку,