Карусель - Семен Теодорович Альтов

Упростил я мотор. Теперь капот открываешь, а там одна только трубка проходит и шестеренка крутится. Единственная. Ездит машина не хуже, а неисправности, если будут, легче выявлять.

А что еще было делать, если к технике никаких способностей?

Как повысить успеваемость

Две учительницы идут из школы и тихо беседуют.

— В восьмом «б» одни «физики», — с мечтательной улыбкой говорит Анна Владимировна.

— В восьмом «б» одни «физики»… — тяжело вздыхает Нина Гавриловна.

— За последний опрос по физике было двадцать восемь пятерок, — радостно сообщает Анна Владимировна.

— А за последний опрос по литературе… — Нина Гавриловна опять вздыхает.

— Только между нами! — Анна Владимировна вдруг останавливается. — Вообще-то я догадываюсь, в чем секрет такой успеваемости. Экзаменует-то учеников машина…

— А у меня в кабинете нет машины…

— Машина не обязательна. Просто можно…

На следующий день Нина Гавриловна вошла в класс и объявила:

— Сегодня опрос будет необычный. Я вам задаю вопросы и предлагаю на каждый три ответа. Вы выбираете один и ставите его номер на листок. Понятно?

— Ура! — закричали все. — То есть понятно! И Нина Гавриловна стала диктовать:

«Как звали Фонвизина? — Джангир Ибрагимович, Денис Иванович; Эрих Мария.

Когда он родился? — в 1222 г.; в 1928 г.; в 1745 г.

Назовите его главное произведение — «Виннету — вождь апачей»; «Недоросль»; «Большой бетон».

Какова главная тема этого произведения? — Неудовлетворительная работа прачечных; проблемы охраны окружающей среды; тяжелое положение крестьян при крепостном праве…»

…После уроков Нина Гавриловна опять шла под руку с Анной Владимировной и растроганно шептала:

— Тридцать девять пятерок и одна четверка. Невероятно! Нет, они и «лирики» тоже!

Будущая знаменитость

Как-то Резинов затащил в гости своего сослуживца Пиджакова.

— Наш Юрочка непременно станет знаменитым художником, — торжественно говорил Резинов. — Поэтому мы с женой считаем своим долгом собирать все его работы. Без исключения. Если хоть что-нибудь затеряется, потомки нам этого не простят.

Первое, что бросилось в глаза Пиджакову, была прислоненная к стене красная дверь. На двери мелом была нарисована курица.

— Где-то я такую дверь видел, — задумался Пиджаков. — Ах да! В вашей парадной. Там еще второй створки не хватает.

— Дверь, может, и видели, — сказал Резинов. — Но второй такой курицы нигде не найдете. А вот еще один Юрочкин шедевр. — Он предъявил гостю большой кусок асфальта с каким-то рисунком.

— Этот замечательный домик Юрочка нарисовал на тротуаре. Ах, как трудно было снять слой краски, не повредив его картины! А теперь полюбуйтесь Юрочкиной акулой. — Резинов открыл холодильник и продемонстрировал заиндевевшее стекло, на котором пальцем была нарисована какая-то рыбина.

— Вдохновение пришло к Юрочке в трамвае. Конечно, не обошлось без конфликта с руководством трампарка, но ничего, когда-нибудь нас вспомнят с благодарностью…

Кроме того, в домашнем музее экспонировались фрагменты водосточных труб, автопокрышка, чья-то штора и табличка «Посторонним вход воспрещен». Все они были украшены Юрочкиными рисунками.

— А можно поговорить с вашим гением с глазу на глаз? — вдруг спросил Пиджаков.

Резинов кивнул и приоткрыл дверь в комнату.

— Новую картину обдумываешь, Юрочка? — поинтересовался Пиджаков. — А на чем ты ее нарисуешь, еще не решил?

— Не-ет, — протянула будущая знаменитость.

— Я тебе подскажу! Вот адрес — это две остановки отсюда. Там возле нашего дома панель железобетонная лежит, и вечно все об нее спотыкаются. Уж ты нарисуй что-нибудь на ней!

Вечер встречи

«Давно, друзья веселые!» — лились звуки из распахнутых окон школы.

«Вечер встречи!» — призывал плакат у входа.

Бывший 10 «б», который, продолжайся учеба до сих пор, был бы уже 25-м «б», рассаживался за тесноватыми партами.

— Как я счастлива видеть вас, ребятки! — растроганно говорила старая учительница, удивившая своих бывших учеников голубым париком и модным декольтированным платьем. — А теперь расскажите, кто кем стал.

— Я — инженером!

— Я — летчиком!

— Я — врачом! — заголосили все.

— Погодите, не все сразу, — остановила их учительница. — Давайте по порядку, то есть по алфавиту. Первый у нас по-прежнему Арефьев? Ну, ему и рассказывать ничего не надо. Известный на всю страну официант, Герой Соцтруда, орденоносец…

Арефьев скромно зарделся.

— Дальше Ащупина. Ну, она тоже человек известный. Художница. Была я, Маруся, на выставке твоих автопортретов. Сколько их у тебя?

— Триста сорок, — ответила Ащупина.

— Особенно мне понравились «Автопортрет с баклажаном», «Автопортрет в акваланге» и «Автопортрет у стоматолога». Следующий Бабулин. Про него я тоже знаю.

— Как знаете?! — побелел Бабулин.

— Да нет, — улыбнулась учительница. — Я имею в виду, что знаю про абсолютную секретность и важность твоей работы. А в чем она состоит, мне, конечно, неизвестно.

— А-а… — с заметным облегчением протянул Бабулин.

— А вот Балконцев что скажет? — спросила учительница. — Про тебя ходили дурные слухи. Но все же ты с нами. Слушаем, Лева.

Балконцев тяжело вздохнул и стал теребить полы скромного замшевого пиджака.

— Так это слухи или правда? — снова спросила учительница.

— Правда, Елизавета Борисовна. Теперь я там живу. По ту сторону.

— И специально приехал на эту встречу? — умилилась учительница.

— Да не то, чтобы специально… Вообще-то меня оттуда сюда прислали с заданием. Просто совпало.

— С каким таким заданием?! — все повскакивали с мест. — А ну, отвечай!

— Неспроста ты, видать, интересовался, где я такой носовой платок купил! — с тревогой в голосе крикнул Бабулин.

— Про задание сказать не могу, — ответил Балконцев. — Попадет от шефа.

«Но где бы ни бывали мы», — задушевно пел где-то магнитофон.

— Балконцев, отвечай немедленно! — строго произнесла бывшая староста, ныне крупный физик.

Балконцев безвольно опустил плечи и голову.

— Ладно. Видно, судьба. Посмотрите в карманах и вообще… Там у вас листовки.

Все стали шарить по карманам, доставать отовсюду листовки и с жадностью их рвать.

— Вот мерзавец! — прошептала учительница, доставая листовку из бюстгальтера.

К раковине сразу выстроилась очередь — всем захотелось вымыть руки. Женщин, конечно, пропустили вперед.

Балконцев стоял понурив голову.

— Как мне стыдно! — говорил он. — Я все осознал! Теперь я буду диссидентом у них! А потом вернусь к вам.

Одной рукой он прикреплял оставшиеся у него листовки к тыльной стороне листьев фикуса, другой делал из листовок самолетики и тайно кидал в окна соседнего дома.

В это время в класс вбежали два милиционера.

— Мистер Балконцев? — спросили они у Балконцева.

— Да, я, — ответил Балконцев, проглотил неизрасходованные листовки и выпрыгнул в окно.

Милиционеры вскочили на парты, пробежали по ним, и, извинившись за причиненное беспокойство, тоже выпрыгнули в окно.

— Не имеете права! Я иностранный подданный! — раздался снизу голос Балконцева.

— Весьма сожалеем, сэр, но в наших действиях нет ничего противозаконного, — отвечали милиционеры на безупречном английском.

Вскоре возня под окном стихла, но послышалась в коридоре.

— Я должен спросить! — шумел Балконцев. — Только спрошу.

«Любимые твои ученики…» — пело вдали.

Раскрасневшийся