Карусель - Семен Теодорович Альтов

Забор: «Вальсоплясов красил меня в зеленый цвет, когда вдруг прилетел орел и унес ведро с краской. Не успели мы решить, что делать дальше, как орел прилетел опять и унес Вальсоплясова. Я уже подумал, что так и останусь недокрашенным, но орел вернулся, неся Вальсоплясова (а тот нес ведро). Как мне потом рассказало ведро, орел хотел, чтобы Вальсоплясов покрасил его гнездо, но, увидев, как неумело тот держит кисть, передумал».

Шляпа: «Да что вы заладили — неумелый, неумелый! Он меня так умело носит: скоро год, а почти ни одной дырки».

Как вы видите, мнения разделились. Это лишний раз подтверждает, что Вальсоплясов, как и все люди, человек со своими плюсами и минусами. Человек сложный и интересный. И недаром ему посвящены три романа и десять диссертаций.

Возраст

Павлу Павловичу Зеленову стукнуло семьдесят.

— Все, старик я теперь, — говорил он. — Вчера еще был просто пожилым человеком, а теперь — старик.

Жена разглядывала Павла Павловича и не находила в нем какой-нибудь перемены.

— Почему это ты вдруг стал стариком, Павел?

— Возраст, Люба, ох, возраст…

Он отнес в комиссионный велосипед и байдарку.

— Куда уж мне теперь на велосипеде кататься. Засмеют…

Потом Павел Павлович продал модную шляпу и пиджак.

— Куда уж мне теперь за модой следить, — говорил он, зауживая расклешенные брюки.

Он перестал ходить на стадион и на выставки современной живописи. Все свободное время он теперь играл во дворе в домино. По лестнице Павел Павлович стал подниматься медленно, останавливаясь на каждой ступеньке.

— Что с тобой, отец? — ужаснулся сын, заглянувший однажды в гости. — Ты стал хуже выглядеть.

— А что ты хочешь? — развел руками Павел Павлович. — Восьмой таки десяток разменял. Возраст…

— А где твоя двухпудовая гиря старинной работы?

— Гиря! Насмешил! В моем возрасте — и гиря! Все, сынок, отзанимался я с гирей-то. Вот так!..

Вскоре сына Зеленова, тоже Павла и тоже, естественно, Павловича послали на овощную базу. Располагалась она в бывшей церкви. С облупившихся сводов строго глядели потускневшие лики святых. Они будто хотели сказать: «Плохо, граждане, корнеплоды храните!» Вернулся сын с авоськой брюквы и какой-то ветхой книгой. Некоторое время он возился с нею, подклеивал, что ли, а потом пришел к отцу.

— Посмотри, что я нашел на базе, в Алексеевской церкви то есть. В этой книге и ты записан. Смотри: Зеленов Павел Павлов сын, родился декабря двадцатого дня тысяча дев…

— Не может быть! — возразил Павел Павлович, взглянув на запись. — Я родился на три года раньше!

— Ты уверен? Ведь в книге точно записано…

— М-м… — задумался Павел Павлович. — Помнится, документы-то все мои пропали. И книгу эту нигде не могли найти. А она вот где оказалась!

— Помнишь, ты еще рассказывал, что год рождения тебе записали со слов тетки? Выходит, ошиблась тетка!

— Так что же, — удивился Павел Павлович, — мне еще только шестьдесят семь?

— Конечно, отец. И ты еще совсем не старик, а просто пожилой человек.

В тот же день Павел Павлович сходил в комиссионный и выкупил велосипед и гирю. Потом опять расклешил брюки, купил абонемент на футбол и еще на курсы аутотренинга. Там он познакомился с одной брюн… Ой, чуть не выдал! Не буду.

— Я еще не старик! — говорил он. — До старости-то еще ого-го сколько!

А подлинная была запись в книге или нет — этого я не знаю…

Там, где растут олеандры

Сквозь окна старой оранжереи проглядывало мартовское солнце, лаская магнолии, олеандры, рододендроны, агавы и многие другие растения с еще более замысловатыми названиями и листьями. Окна — большие, почти от пола до потолка — были разделены, будто плитка шоколада, на множество мелких долек-клеточек.

Народу в оранжерее всегда было мало, а сейчас, в последнее, возможно, зимнее воскресенье, тут было совсем пусто. Капель будто отстукивала азбукой Морзе: «Торопитесь прокатиться на лыжах, пока не поздно!» А в оранжерею всегда можно было успеть.

Три смотрительницы сидели спиной к окну и оживленно беседовали. Темой их беседы, как всегда, был теплотехник оранжереи Алексей.

— И вот приходит он, а у него на голове сразу и шляпа и шапка, — начала самая старшая, бодрая еще старушка, в прошлом бухгалтер.

— И говорит — никак не мог выбрать! — заливаясь, подхватила румяная молодуха лет тридцати, неизвестно как оказавшаяся на такой должности.

Третья смотрительница, крупная дама неопределенного возраста в жакетке с обвисшими карманами, закрыла глаза и беззвучно засмеялась, поводя рукой по мелко завитым волосам.

Случай этот произошел три года назад, в такой же мартовский день, но вспоминают его смотрительницы ежедневно, иногда по два раза, и всегда смеются. Вспомнить бы еще что-нибудь, но других интересных случаев в оранжерее не было, и снова между рододендронами и агавами воцаряется спокойная скука. Алексей давно уже уволился, его место занял Сергеич — хмурый мужчина, не склонный к шуткам и чудачествам.

Но сегодня стоял такой дивный день, снег так сверкал и переливался на почти весеннем солнце! У Сергеича что-то шевельнулось в душе, и он захотел сделать какое-нибудь очень хорошее дело для скучающих смотрительниц. Сергеич вышел из своей теплотехнической каморки, нарвал в дальнем конце оранжереи пальмовых листьев, водрузил их на голову, закрепил для прочности веревкой и в таком виде вышел к смотрительницам.

— Сергеич! Да что с вами! — всплеснула руками экс-бухгалтер.

— Ты гляди! Ох-хо-хо! — прыснула молодуха, показывая пальцем. — Во дает! Что это за листья? Откуда?

Третья смотрительница беззвучно засмеялась.

— Это головной убор такой нездешний, — смущенно пробормотал Сергеич. — Решил вот примерить, — и он пошел прочь.

Смотрительницы долго с благодарностью смотрели ему вслед. Теперь им будет что вспоминать во время долгих дежурств в пустынной оранжерее.

А мартовское солнце греет магнолии и олеандры, растапливает снега на карнизе. Водяные капли постукивают о подоконник, как бесчисленные метрономы.

На память

— Без пяти восемь, — ответил Валерию Семеновичу прохожий.

— Спасибо, — сказал Валерий Семенович и собрался было идти дальше, но прохожий придержал его за рукав.

— Извините, повторите еще раз. Я забыл магнитофон включить.

— Магнитофон? Но зачем?

— Как зачем? На память. Вот грамоты, к примеру, долго можно хранить, а «спасибо»? Один выход — магнитофон. Вот всюду с ним и хожу. Хотите послушать?

Прохожий включил магнитофон. Голоса послышались разные — мужские и женские, детские и старческие. Но вот слово повторялось одно и то же.

«Ну и чудак! — думал Валерий Семенович, шагая вдаль по улице. — Додумался же!»

— Это улица Офсетной печати? — вывел его из задумчивости чей-то голос.

— Да!

— Спасибо! — донеслось в ответ.

«Магнитофона у меня с собой нет», — вдруг подумал Валерий Семенович.

Он догнал спрашивавшего