Карусель - Семен Теодорович Альтов

«Покупайте аквариу..». Две буквы отвалились уже много лет назад, но прохожие легко мысленно восстанавливали надпись. В самом же помещении висел плакат: «Рыба — наш друг, а аквариум — ее надежный дом!» Буквы тут были уже не приклеенные, а нарисованные, так что упасть они могли только вместе с плакатом. Кроме плаката в помещении было пианино (на котором мы еще остановимся), а также, разумеется, и прилавок. В стене позади прилавка была дверь, которая вела в маленький коридорчик, а в него, в свою очередь, выходили еще две двери. За одной дверью находился кабинетик директора, за другой — кладовая. В обоих этих помещениях, а также на прилавке имелись телефоны — местные, внутримагазинные. Номера их были 601, 602 и 608, и сколько работники магазина ни пытались набрать какой-нибудь другой номер, никто не снимал трубку. Значит, где-то внутри магазина находилась своя собственная АТС, но где именно — это было для обоих загадкой.

Семейное положение директора существенно отличалось от семейного положения подчиненного. В свои тридцать семь лет он имел шестерых детей в возрасте от восемнадцати до полутора лет и трехмесячных внуков-близнецов.

— Женились бы и вы, Боря, — дружески советовал директор.

— Да как-то не получается, Авенир Семенович, — отвечал Ложкин, посасывая невесть где раздобытое лакомство — петушка на палочке.

Пока они беседуют, расскажем еще немного про Бориса Кондратьевича. Когда он окончил школу, естественно, встал вопрос об институте. Сначала мама хотела устроить его в Институт молочно-кефирной промышленности, но туда было слишком далеко ехать, полтора часа в один конец. Институт Меди, Латуни, Никеля и Вольфрама находился ближе, но в слишком старом здании, и мать предполагала, что оно может обрушиться, когда ее сын будет на занятиях.

— Особенно портик подозрительный! — ужасалась она. — Будет Бориска входить в здание, а он на него и свалится!

В конце концов был выбран Институт торговых ресурсов, располагавшийся поблизости и в новом здании. Когда институт был окончен, а окончен он был хорошо, Ложкину предложили на выбор три должности: директора универмага на Камчатке, начальника районного управления торговли на Таймыре и продавца в магазине «Аквариумы». Ложкин посоветовался с матерью, и она, разумеется, выбрала последнее.

— Работай пока здесь, Бориска, — посоветовала мать.

Так он и работал — вот уже тринадцатый год. Первое время в магазине был другой директор, потом он ушел на пенсию. Предлагали Ложкину возглавить магазин, но мать отказалась. У директора такая ответственность, такая нервотрепка, и неизвестно еще, какой подчиненный попадется.

Ложкину тихая, спокойная жизнь среди аквариумов нравилась. И кроме того, был предмет, который притягивал его к магазину. Этим предметом было пианино. Пианино стояло в магазине еще до того, как прежний директор устроился туда продавцом. Пианино было старое и расстроенное, но вследствие своей недостаточной музыкальной подготовленности ни Борис Кондратьевич, ни Авенир Семенович (напомним — директор) этого не замечали. Когда в момент отсутствия покупателей Борис Кондратьевич садился за инструмент и играл что-нибудь из Шопена (а может, из Шуберта или Шумана — он не был в этом уверен), директор выходил из своего кабинета, облокачивался о прилавок и обращался в слух. Иногда даже слезы по щекам у него катились.

— Вам бы, Боря, в семейной жизни такие успехи, как в музыке, — говорил директор растроганно.

…Ложкин с детства мечтал играть на каком-нибудь музыкальном инструменте. И когда ему исполнилось пять лет, мать, уступая его настойчивым просьбам, купила ему скрипку. Но, увы, на первом же занятии Ложкин поранил смычком ухо (в семейном альбоме до сих пор хранится фото — Бориска с забинтованным ухом). Скрипка тут же была сдана в комиссионный. В восемь лет Бориска упросил купить ему саксофон. Но вскоре он уронил саксофон на ногу и ушиб ее. Саксофон последовал за скрипкой. В десять лет Бориска стал мечтать о пианино.

— Но смотри: если и сейчас повредишь себе что-нибудь, больше о музыке и не заикайся! — сказала мать.

Как он ухитрился зажать палец между клавишами — так и осталось загадкой. Но это произошло. И пианино тоже последовало в комиссионный.

Однако Ложкин продолжал любить музыку. И за годы работы в магазине самостоятельно освоил игру на пианино.

Покупатели в магазине в основном принадлежали к мужскому полу. Женщины в своем отношении к рыбе более практичны и предпочитают видеть ее не в аквариуме, а на сковородке.

Вот, робко приоткрыв дверь, заходят три первоклассника (или второклассника) и так же робко просят:

— Нам один аквариум… На троих… Мы им будем по очереди пользоваться… — и высыпают на прилавок горсть монет, самая крупная из которых десятикопеечная.

Вот врывается румяный толстяк в распахнутом тулупе. У него аквариум в руке.

— Товарищи! Замените же на более крупный! Не помещается в нем моя рыбина — так выросла. Хвост наружу торчит! Такая хорошая рыбина — все понимает, только что не говорит…

Женщины приходили редко. Борис Кондратьевич корректно их обслуживал — и на этом все кончалось.

— Опять баба была? — выскакивал из кабинетика директор. — По голосу слышал… И опять упустили, Боря? Ну вы и тюфяк, прости господи! Вот что — разрешаю плохое обслуживание. На мою ответственность! Пусть потребует жалобную книгу. А если потребует, ей придется записать адрес.

— Раз Авенир Семенович разрешил — попробовал бы, — неуверенно говорила мать, в очередной раз придя посмотреть, как работается ее Бориске.

Но он не хотел таких экспериментов.

…Вот пришла еще одна покупательница. Огромные серые глаза, темно-русые волосы, довольно низкий и очень приятный голос… Директор стоит за прилавком рядом с Ложкиным.

— Ну, Боря! — шепчет он. Но Ложкин мнется. И тогда директор заговаривает сам:

— Простите, вы кому покупаете аквариум — мужу, сыну, свекру?

— Да нет, — чуть покраснев, отвечает девушка своим низким голосом, — бабушке.

— Минуточку! — Директор исчезает в своей каморке и возвращается с чистым бланком накладной в руке. — Простите, у нас такое правило, — говорит директор. — Тех, кто покупает аквариумы для бабушек, мы регистрируем. Будьте добры записать сюда ФИО, адрес и телефон.

Девушка удивляется, но записывает. Видимо, бумага с типографски отпечатанными линейками вызывает доверие.

— Царева Людмила Васильевна, — читает потом директор. — Ну что, сделаем ее Ложкиной?

— Нет, снова не то, — вздыхает Ложкин. — Опять это не Нонна…

Глава 4. Душ после притчи

Надо же! У Арнольда Арнольдовича Дзибеля, начальника цеха кондитерской фабрики, где теперь работает Нонна, светлые волосы, глаза, которые можно назвать васильковыми, и лет ему примерно тридцать пять, никак не больше.

Так что же — нашла наконец Нонна свой идеал?

— Нонна! — округляя глаза, шепчет ей Дзибель, когда поблизости нет других работниц. — Нонна! Пойдемте сегодня в кино или театр, в музей…

И он незаметно берет ее железными пальцами за локоть.

Не