Карусель - Семен Теодорович Альтов

— Ты устал и издергался, — говорит сейчас Нонна Ложкину, — тебе нужно отдохнуть и рассеяться. К тому же мы нигде не бываем. Вот и пойдем завтра вечером в кафе!

— Я не слишком долго? — спросил Борис Кондратьевич у Нонны, войдя обратно в зал.

«Он это или не он? — мелькнуло у Нонны. — Я и не знала, что Боря такой решительный».

— Знаешь что, Нонна? — сказал Ложкин. — Давай кутить!

Маленькое отступление: неделю назад в магазин, где работал Ложкин, поступили импортные аквариумы производства одного из филиалов знаменитой фирмы «Адидас», снабженные адидасовскими эмблемами. Товар разошелся моментально, причем каждый из покупателей считал своим долгом отблагодарить продавца за то, что он не спрятал столь желанную вещь под прилавок. Ложкин, разумеется, отказывался от всяких благодарностей, кроме устных, но покупатели, уходя, успевали-таки засунуть деньги в карман его пиджака. Так они там и пролежали. Но сегодня они пришлись так кстати — ведь всю зарплату Борис Кондратьевич отдавал маме, а тех восемнадцати копеек, что остались у него с обеда, на вечер в кафе явно не хватило бы…

— Вот! — Ложкин выложил на стол кучу денег. — Будем кутить! Я угощаю. Эй, официант! Бутылку шампанского! Салат из квашеной капусты! Что значит «нет?» Приготовить!

Он все удивлялся и радовался неизвестно откуда взявшейся у него решительности.

Нонна тоже была восхищена.

«Я считала, что у моего Ложкина только один недостаток, а у него вообще ни одного», — думала она.

Ложкин придвинулся поближе к Нонне и… обнял ее! Поступок был для него почти исключительный. Но Ложкин чувствовал, что сегодня он способен на все то, на что раньше у него недоставало духу. У него за спиной будто выросли огромные крылья — то ли птичьи, то ли самолетные. Он решил, что сам откроет шампанское, и открыл его, не выплеснув ни капли.

— Нонна! — слова Ложкина опережали его мысли. — Я сегодня так счастлив! Я держу твою руку в своей! Я расквасил нос этому цинику! Я подозвал официанта и сделал заказ! Я сам открыл шампанское! Нонна! Сегодня мой день! Нонна, послушай, — сердце Ложкина билось все сильней. — Нонна! Недавно я выполнил… я выполнил… — он задыхался от уже наступившего счастья и от ожидания счастья еще большего, — я выполнил просьбу — отвез аквариум в один мотель-кемпинг… И заве… заведующий сказал, что можно в любой день… с кем угодно… хоть на сутки… хоть на двое… Я вызываю такси!

В мотеле-кемпинге Ложкина помнили, и им без лишних вопросов предоставили уютную комнатку, всю полезную площадь которой занимала огромная, но тоже уютная кровать.

За окном как-то по-весеннему шумели сосны, смачно лопался лед на близлежащем озере. Ложкину все было радостно, даже небольшое пятно на потолке умиляло его. Беспорядочно вертелись в его голове тип с покрасневшими усами, такси, шампанское, официант…

И Нонна! Рядом была Нонна!

Это было счастье.

— Где ты был? — спросила мать, когда Ложкин в половине девятого утра вернулся домой. В квартире пахло валерьянкой и многими другими медикаментами.

— Я же предупредил, что не приду ночевать, — ответил Ложкин. — Сегодня суббота… — Усатик, официант, такси, салат все еще вращались у него в голове, но уже чуть помедленнее.

— Еще бы ты не предупредил! Что это — от тебя разит вином?! А нос? Отчего у тебя распух нос? Где ты был?

— Нос распух оттого, — Ложкину все еще было весело, хотя веселье его чуть потускнело, — нос распух оттого, что на меня с шестого этажа упала копченая камбала. А был я… Был я вдвоем с Нонной… Мы…

— О боже! — Мать всплеснула руками. — Опять! Опять эта Нонна!

— Мама, замолчи! — сказал Ложкин.

— «Замолчи!» — вскрикнула мать. — Господи! До чего дожила! Единственный сын стал хамить! Он сказал матери «замолчи»!

— Извини, мамочка, — Ложкин стал на левое колено. — «Замолчи» — это я ляпнул, не подумав. Сорвалось с языка. А с Нонной мы были в мотеле…

— Ну ладно, в мотеле так в мотеле… Иди отдыхай…

Она дождалась, пока сын уйдет в свою комнату, а потом сняла трубку телефона.

— Василий Аркадьевич?

Глава 8. Великий психиатр и его младшие братья

Всему городу была известна семья Перемычкиных. И это неудивительно. Редко из какой семьи выходят сразу три профессора. А из семьи Перемычкиных вышло. Младший, Григорий Аркадьевич, был ректором Института торговых ресурсов, где в свое время учился Ложкин. Средний — Аркадий Аркадьевич — был руководителем НИИ теории питания, автором многочисленных брошюр и статей. А со старшим из братьев мы сейчас познакомимся.

Веселье в образцовой специализированной амбулатории душевного здоровья (№ 1) было в полном разгаре.

Тут у читателей может возникнуть некоторое недоумение: во-первых, что такое специализированная амбулатория душевного здоровья, а во-вторых, по какому поводу там веселье? Ответим сначала на второй вопрос. Веселье было по поводу дня рождения бессменного руководителя амбулатории знаменитого психиатра Василия Аркадьевича Перемычкина, давнего друга семьи Ложкиных. Стол был уставлен безалкогольными напитками, а время, разумеется, было уже нерабочее. Все пациенты, поступившие в этот день, были уже вылечены. Сам виновник торжества кружился в каком-то искрометном танце, который он привез из очередной зарубежной командировки. Согласно правилам этого танца, кавалеры должны были подкидывать ноги до уровня плеч. Надо сказать, что никому, кроме Василия Аркадьевича, это не удавалось.

Именно в этот момент Вера Андреевна Ложкина и ее сын Борис Кондратьевич вошли в амбулаторию. Перемычкин их заметил и приветливо замахал рукой:

— Вера Андреевна! Боря! Скорее в круг! Присоединяйтесь!

— Мы по делу, — ответила Вера Андреевна. — Я вам звонила, по какому.

— А, вспомнил, вспомнил. — Лицо Перемычкина приняло серьезное выражение, и, извинившись перед танцующими, он подошел к Ложкиным. — Даже в день рождения дело — главное.

— Ой, я забыла, что у вас день рождения, — смутилась мать.

— Да-с. Восемьдесят два стукнуло.

— И не думаете на покой?

— Вера Андреевна, — сказал Перемычкин, — давайте условимся: если вы еще раз зададите мне этот вопрос, мы поссоримся. На покой? А мое детище — единственная в мире специализированная амбулатория? Я лечу больных за полчаса. Полчаса теплого задушевного разговора — и больной исцелился. Только одного из десяти приходится класть в стационар… Амбулатория без меня остановится! Прекратится! Сгинет, черт побери! А я как без амбулатории? Я, знаете, могу себя нормально чувствовать только тогда, когда мне нужно ежедневно приходить на работу! Я должен ходить на совещания! Я обязан отчитываться перед райздравом! И так далее. Мне восемьдесят два, а я обязан, должен, понимаете? И именно это придает мне силы. Да у нас на будущую пятилетку такое запланировано! Новый корпус будем строить. Как же все это без