Карусель - Семен Теодорович Альтов

— И осталась та цаца у разбитого корыта! — выкрикнула ей вслед ведьма. Затем из комнаты донесся громкий хохот, там что-то упало и раздался звук бьющегося стекла.

Нонна быстро шла по коридору. Ей повезло: душ в тот день работал в общежитии исправно.

Глава 5. Блюдце с бульдозером

— Мама, смотри! — сказал Ложкин. — Я получил письмо от Нонны. Вот, вместо обратного адреса написано: «Нонна».

Мать выхватила конверт.

— Да это не от Нонны, а от какого-то А. Филимошина. С Долбежно-Крепежного переулка. Да и пишет-то он не тебе, а Варягову, что живет над нами. Тому самому, про которого еще ходили слухи, что его зарезали, помнишь? Вот ему и письмо. Еще какие-нибудь письма есть?

— Больше нет. Вот только газета. — Ложкин развернул ее. — Ой, мама, да тут про Нонну написано! «Передовая конфетчица Нонна Петушкова… Выполняет норму на 105 процентов. Под четким и чутким руководством начальника цеха тов. А. А. Дзибеля…»

Мать выхватила газету.

— Какой еще Дигель? Бориска, да что с тобой?! Какая Нонна-конфетчица? Это ведь документальная повесть какого-то Ф. Чашина «Записки диск-жокея»…

Борис Кондратьевич сидел за столом и растерянно двигал по доске шашки.

«Белые по белым клеткам ходят, а черные — по черным? Так, что ли? — размышлял он. — Или белые по вертикали, а черные — по горизонтали?»

Первенство по шашкам было на носу, а правила игры оставались для Ложкина тайной за очень многими печатями…

Когда на их магазин пришла разнарядка — выделить одного человека на шашечное первенство, — директор выделил Ложкина (самому директору предстояли соревнования по прыжкам на батуте). Играть в шашки Ложкин не умел, но отказаться не сумел тоже.

…Но что это? С кухни доносятся голоса.

— Я говорю: плохо ты о моем сыночке заботишься! — кричит мать.

— Как же плохо! — кричит в ответ Нонна (да, это Нонна!) — Бутерброд сделан по всем правилам.

— Да как же по правилам! — мать топает ногами. — Слой масла меньше, чем положено, а слой сыра, наоборот, больше! А вчера ты отваривала яйца не десять минут, как рекомендует профессор Перемычкин, а только восемь! И подала их не на любимом его блюдечке с цветочками, а на том, где нарисован бульдозер! А молоко было на целых пять градусов холоднее! Ты хочешь сгубить моего единственного сыночка, мою единственную радость!

Борис Кондратьевич совершенно не знал, что делать. Ссорились два человека, которых он любил до самозабвения и без которых не представлял своей жизни… Может быть, Нонна и допустила кое-какие упущения, но ведь молоко на пять градусов холоднее — это пустяк. Не на десять же…

— Сама такая! — неслось с кухни.

— А ты чем лучше!

— Отпусти мои волосы, говорят!

Раздался звон посуды, истерические рыдания.

— Вон! — крикнула мать.

Дверь хлопнула, кто-то пробежал по коридору. Тут уж Борис Кондратьевич не выдержал и выскочил на кухню. Мать спокойно сидела на стуле, держа в руке секундомер. На плите спокойно грелось молоко и не менее спокойно отваривались яйца. Бутерброд был уже готов.

— Мам! — упрекнул Борис Кондратьевич. — Зачем ты прогнала Нонну? А вдруг она больше не придет?!

— О господи, опять начинается! — всплеснула руками мать. — Тебе привиделось…

«И правда, — подумал Ложкин. — Ведь мать никогда не кричит и не топает ногами. И Нонна тоже».

«Бориска боится, что она никогда не придет, — подумала мать. — Нет, она придет…»

— Она придет, — сообщила мать через несколько дней. — Она придет сегодня. Ее зовут именно Нонна.

— Ты ей огурчиков солененьких порежь, — встрепенулся Ложкин. — Она, как и все кондитеры, любит соленое. И еще селедочки приготовь. И чай не с сахаром, а с солью… И варенье посоли.

— Посолю, посолю, — мать вздыхала и качала головой.

— Нонна! — сказала она и так сжала руку Ложкина, что тот подпрыгнул.

Голос у нее был мужской. Не хриплый, не грубый, а именно мужской. Была эта Нонна высокая, румяная, с могучими плечами, сильными бедрами и мощным бюстом.

— Нонна Саврасова-Кустодиева, — сказала она. — Девятнадцать сорок семь.

— Это что? — не понял Ложкин.

— Это мой результат. — Она слегка пробежалась по комнате, отчего заскрипели половицы и зазвенела посуда в серванте, схватила с тумбочки будильник и, прижав его к богатырской шее, приняла позу толкательницы ядра. — Кандидат в мастера, четвертое место на профсоюзах (имелось в виду первенство профсоюзов. — В. В., Э. Д.) В позапрошлом году, — сказала она и поставила будильник на место. — А ты?

— Что — я? — не понял Ложкин.

— Бориска у нас тоже спортсмен. — Мать появилась из-за двери. — Шашист. Сейчас готовится к соревнованиям…

— Шашист? Ну ты, свекровка, и сказанула! — Ока обернулась к матери и захохотала. — Что за занятие для мужика! Вот ядро — дело другое. А то — шашки! Эх, интеллигентишка! А это че? — она подошла к книжному шкафу. — Ты, Борька, че, это все читаешь? Господи, разве это для мужика занятие? Гол-стру-орси. Сомерсхерт Моём… И не слышала никогда… Ну, я пошла, мне на тренировку пора. Я, пожалуй, еще как-нибудь зайду. Вообще ты, Борька, вроде ничего мужик. Что-то в тебе есть. Извиняйте, ежели что не так. Я баба прямая, люблю все сразу высказывать… — Она подхватила мощной пятерней примерно полтора огурца и удалилась.

— Бориска, извини, — пробормотала мать. — Я хотела как лучше… Ты хотел увидеть какую-нибудь Нонну…

— Не какую-нибудь, а ту самую, — ответил Ложкин. — Ту самую. Единственную.

Зазвонил телефон. Ложкин бросился к нему и снял трубку.

— Да, Нонна, это я, — сказал он. — Да, нам необходимо встретиться. Завтра в семь в кафе? Договорились. До свида…

Тут мать выхватила трубку.

— Что-то ваш сын не то говорит, — услышала она голос замначальника ЖЭКа. — Пытается мне зубы заговорить. А я все равно требую: плату за квартплату надо уплатить. Своевременно и в срок.

— Так мы это всегда и делаем, — примирительно сказала мать.

— Ну-ну, — смягчился замнач. — И в этот раз не забудьте.

Глава 6. «Товарищ Бутерброд»

— Петушкова пришла! — обрадовалась Нонне старушка-библиотекарша. — А я вам тут кое-что приготовила.

Она пошарила где-то внизу и выложила перед девушкой несколько книжек в новеньких глянцевых переплетах.

— Вот. Вадим Игнатьев. — «Катафалк», Семен Козинак. — «Каждый день — выходной!» — романы. Игорь Варягов. «Шарф земной» — стихи. Андрей Мурай. Поглядите на фотографию — приятный какой старичок. «Литературные пародии» — первая книжка.

— Спасибо, Пуля Пулитцеровна, — поблагодарила старушку Нонна. — Это как-нибудь в другой раз… Нет ли у вас трудов профессора А. А. Перемычкина?

— Как же нет! — заулыбалась добрая библиотекарша. — Только выбирай. Вон — целая полка. «Ужин для чемпионов», «Товарищ бутерброд», «Честно о чесноке», «Отваривание яиц в домашних условиях и на производстве»…

— Можно я возьму все? — попросила Нонна. — Понимаете, мне очень нужно.

— Ладно, — согласилась работница культуры, — я