Карусель - Семен Теодорович Альтов

прямо и без утайки делал свой посильный вклад в общую сокровищницу правды и гласности. Похоже, не осталось ни одной пассажирки или пассажира, которому не указали бы на его внешние и внутренние недостатки и упущения. Лично я узнал в тот день, что так никто не стоит. Вообще никто на свете вот так не стоит. Только я и больные страусы. Еще я узнал, что мое молчание в такой обстановке есть душевная подлость. Так молчат только те, кто едет без билета и не в ту сторону. Наконец, я узнал, что с моим лицом вообще больше нельзя ни жить, ни ездить, с ним мне надо что-то срочно делать, и если я не сделаю сам, мне прямо сейчас с удовольствием помогут.

Сумма добытых совместно знаний была так велика, что из электрички выползали медленно, с трудом переваривая полученную информацию и впопыхах выкрикивая друг другу последние наказы и напутствия. Некоторые даже на привокзальной площади все еще утоляли и утоляли эту нашу неистребимую жажду во что бы то ни стало научить, исправить и улучшить другого. Чтобы когда-нибудь, чтобы хоть разок в жизни проехаться в нормальном вагоне, среди людей исключительно красивых, ароматных, заштопанных, умеющих правильно сидеть, стоять, вдыхать, выдыхать и, главное, не вякать, когда тебя учит знающий человек, среди точь-в-точь таких, каким каждый из пассажиров представляется самому себе.

Рассказ рыбака

Полгода назад в нашей местной газете в разделе «Новости мировой культуры» появилась небольшая заметка. Сообщалось, что на международном конкурсе старинной музыки имени Генделя первую премию получил талантливый музыкант Мартын Комаров, игравший на редком инструменте виола да гамба. Победа далась тридцатипятилетнему виртуозу нелегко, в жаркой схватке с англичанином, бельгийцем, шведкой и двумя китаянками. «Радостно вдвойне, — писала газета в заключение, — что свои первые шаги к вершинам мастерства Мартын Комаров сделал в нашем родном городе Клопове».

Конечно, клоповчане с большим удовлетворением восприняли такое сообщение. Долго гадали, что же означают таинственные слова «виола да гамба» и в конце концов сошлись в мнении, что «виола» — это сыр, а «да гамба» — это то, что творилось в городе в позапрошлом году, когда его давали.

В следующем номере один музыковед, по фамилии Силкин, известный прежде своими очерками из зала суда, страстно писал, будто не только Мартын Комаров своим талантом и вообще крайне счастливой судьбой всецело обязан родному городу, его славным культурным традициям, но и сам Гендель. Наши читатели так привыкли доверять своей единственной газете, что никаких сомнений это не вызвало. Законная гордость за знаменитых своих земляков и на этот раз перевесила присущую клоповчанам страсть к истине.

Ну а теперь, когда крики, восторги затихли, и Комарова с Генделем оставили в покое, разрешите рассказать одну историю.

В музыке я не специалист. Работаю шофером. Чего греха таить, мы, шофера, в искусстве никогда особенно не разбирались, тянулись и тянемся, можно сказать, к чему угодно, только не к искусству. И тем удивительнее, что наше искусство почему-то изо всех сил тянется именно к нам, шоферам, и, похоже, до нас уже дотянулось. Видимо, так ему легче. Мне, во всяком случае, из всех искусств понятнее всего рыбная ловля.

Однажды лет десять назад я рыбачил недалеко от города на одном глухом озерце. Дело было в ноябре. Сумерки. Холодюга. Дождь со снегом. Вдруг за кустами какой-то шорох. Ни зверей, ни птиц в окрестностях нашего промышленного Клопова не встречали уже тогда. Как-то весной прилетели с юга несколько наивных грачей, но в тот же день улетели обратно. Словом, звук был какой-то странный, и я решил, поглядеть, в чем дело. Взобравшись на пригорок, я раздвинул кусты и увидел следующую картину. На бережке лежала кучка одежды. Подальше, у самой воды стоял совершенно голый человек. К бледной груди он крепко прижимал предмет замысловатой формы, который я принял за неизвестную мне рыболовную снасть. Только зачем ему понадобилось догола раздеваться?.. Хотя рыбаки — народ одержимый и, когда не клюет, готовы на любые уловки, чтобы привлечь внимание своенравной рыбы. Через мгновение, попробовав ногой воду, незнакомец сказал: «До свидания, дедушка!» — и, прижимая странную снасть к груди, стал медленно входить в озеро. Я пригляделся. Ни дедушки, ни бабушки, ни пустой бутылки поблизости не было. Зайдя по колено, рыбак-новатор остановился и дико затрясся от холода. Приговаривая: «Ну давай же, давай, жалкий трус!» — он сделал еще несколько шагов, но когда студеная вода дошла ему, так сказать, до ватерлинии, не выдержал, залпом выскочил на берег и, схватив свою одежду, исчез.

Через неделю я рыбачил на том же месте. Когда стемнело, послышался шорох, и, раздвинув кусты, я увидел ту же загадочную картину. Голый рыбак опять попрощался с дедушкой, решительно зашел по ватерлинию и с криком: «Какое же ты ничтожество!» — выскочил на берег.

— Что, земляк, не клюет? — спросил я, вылезая из кустов. — Подкармливать надо.

— Кого… подкармливать?.. — стуча зубами, пугливо отступая, переспросил незнакомец.

Был он молоденький, худущий и очень жалкий. А такие печальные сиротливые глаза я встречал у рыб, но никогда не видел у рыбаков.

— И давно здесь рыбачишь? — спросил я.

— Рыбачу?.. Я здесь не рыбачу, я здесь топлюсь, — застонал человек.

— Ну, это ты зря, это ни к чему… — начал было я.

— Умоляю, оставьте меня в покое! Я знаю все, что вы скажете. Ну поймите же, наконец, у вас своя жизнь, а у меня своя. Я не лезу в вашу, так хоть за это дайте мне спокойно расстаться со своей! Я лишний в этом мире, мне здесь нечего делать, и не говорите мне, что так не бывает! Просто вам этого не понять! Прошу вас, умоляю, пожалуйста… не появляйтесь здесь… ну хотя бы еще неделю!

Почему-то меня больше поразило не что он говорит, а как говорит. Так вежливо и, главное, цензурно ко мне давно не обращались. Особенно озадачила редкая по красоте фраза: «Умоляю, оставьте меня в покое». У нас в Клопове мужики выражали эту просьбу совсем иначе.

Время было позднее. Я собрал манатки и пошел домой. В ушах стояла странная речь. Я впервые слышал, чтобы кто-то считал лишним себя, а не другого.

Человек я не шибко впечатлительный, но некоторое время про рыбалку, про то озерцо боялся даже вспоминать. Только к февралю немного отошел, и вот в субботу решил попробовать, конечно, не там, а в другом месте. Собираясь, я обнаружил, что дома нету моей антикварной жестяной коробочки с заветными крючками и блеснами. Видно, впопыхах я оставил ее под кустом на