Белогорская крепость - Наталия Иосифовна Ильина

что живописцы и скульпторы всех времен и народов часто изображали обнаженных. В Третьяковской галерее можно видеть «Вирсавию» Брюллова, трех обнаженных юношей на берегу Неаполитанского залива Александра Иванова и его же картину «Аполлон, Гиацинт и Кипарис, занимающиеся музыкой». Музыкой-то они занимаются, но раздеты совершенно. Нагая Ида Рубинштейн, нарисованная художником Серовым, выставлена в ленинградском Русском музее. Картину Ренуара «Обнаженная» и статую Давида можно видеть в Музее имени Пушкина. Одно время там гостили картины Дрезденской галереи, и среди них знаменитая Венера Джорджоне…

Множество зрителей ежедневно посещают эти музеи, и там постоянно толпятся экскурсии школьников. Не только, стало быть, на страницах иллюстрированных журналов могут наши дети видеть голых, но вот и в музеях…

Почему же упреки и горькие вопросы адресованы только редакциям, а дирекции музеев остались в стороне? Эта непоследовательность объясняется, конечно, тем, что авторы писем понятия не имели о том, что делается в музеях. И репродукций не видывали. И не знали, что художники испокон веков рисовали, лепили, писали обнаженную натуру. Ее пишут на уроках живописи, ибо уметь изобразить человеческое тело необходимо художнику. Пианисты играют гаммы и каноны, живописцы пишут обнаженных — вот как обстоит дело.

Нет никаких сомнений в том, что авторы адресованных в редакцию писем чрезвычайно далеки от изобразительного искусства. Предосудительного в этом, разумеется, ничего нет. Мало ли у кого как жизнь сложилась. Но в таком случае, казалось бы, сначала немного ознакомься с вопросом, а потом уж атакуй редакции. Однако некоторые читатели поступают почему-то наоборот: сразу хватаются за перья и пишут. Мало этого. Пишут чрезвычайно агрессивно, не ограничиваясь мягкими упреками…

Возьмем, к примеру, читательницу Н. Она поначалу тоже задает вопросы: «Какая тема этого рисунка? Какой замысел? Или какое воспитание?» Но темперамент читательницы Н. не позволяет ей удержаться в этих границах. Четвертый вопрос нескрываемо гневен: «Что же вы опубликовали в своем журнале?» А пятый падает, как удар кнута: «Страницу разврата, разнузданности и бескультурья?» К чему приводят такие страницы, читательнице Н. хорошо известно: «Вот откуда берутся у молодежи своеволие, разнузданность и похабность».

Этот гнев и эту страстность объяснить придется все тем же: читательница Н. изображений обнаженных ранее видеть не пришлось. Она сообщает: «Поколение моего возраста воспитывалось без показаний подобных картин и рисунков». Следовательно, впервые она столкнулась с обнаженной натурой, лишь перелистывая иллюстрированный журнал. Это полное отсутствие художественных впечатлений, или, как она выражается, «показаний», не мешает читательнице Н. знать, чем надлежит заниматься художникам. Рисовать им следует «лишь то, что могло б нести с собой вежливость, истинную культуру и тактичность в поведении молодежи». Эта поборница культуры, в жизни своей не переступавшая порога картинной галереи, способна и вполне конкретно наметить для живописца ряд тем: «Он не мог нарисовать комсомольскую стройку? Стремление молодежи к уборке урожая? Новое в искусстве? В технике и многое другое, что можно популяризовать среди молодежи?»

Хотелось бы знать, высказывается ли читательница Н. по вопросам физики, химии и математики? Дает ли советы биологам и указания антропологам? Ах, почему бы в самом деле ей не делать и этого, не отговариваясь тем, что в данных предметах она не сильна! Ведь вот и в изобразительном искусстве не сильна, и мысли свои выражать не умеет, и с орфографией не в ладах, а художникам советует, а редакции поучает…

Житель Москвы читатель С. пошел еще дальше: он уж и советов не дает. Он в своем письме прямо пригвождает редакцию к позорному столбу: «За такую агитацию бесстыдства, безразличия и разврата вам не простят не только те из современного поколения, которые не пойдут за вами, но и те, которые попадают на эту омерзительную удочку». А кроме того, редакция, оказывается, призывает еще и к разрушению семьи. Дело в том, что подобные картины «вызывают единовременную животную страсть», что для некоторых куда привлекательнее, «чем единая семейная жизнь».

Какие уж тут советы людям, сознательно толкающим молодежь на путь разврата! Этим людям советов не дают, с ними поступают иначе. И читатель С. в заключение пишет: «Позор!!! За такие вещи милиция штрафует».

Читательница К. (из Латвии) вообще не считает нужным тратить лишние слова. Письмо ее предельно лаконично. С сотрудниками редакции, такое на страницах журнала допустивших, разговор короткий: «Их следует отдать под суд за аморальное разложение молодежи».

У каждого, разумеется, могут быть свои взгляды на изобразительное искусство. Излагая в письмах эти взгляды, необходимо, однако, их как-то обосновывать. Если же пишущий этого не умеет, а высказаться охота, то горячо рекомендуется добавлять: «мне кажется…», «на мой взгляд…», «мне не нравится, но, быть может, я ошибаюсь…»

Авторы цитированных здесь писем ничего не обосновывают, что не удивительно ввиду их малой осведомленности в затронутом вопросе. Но пишут тем не менее очень категорично. Почему бы это? А потому, я полагаю, что авторы писем совершенно убеждены в правильности тех требований, которые они предъявляют к искусству.

Что же это за требования?

Угрожавший милицией читатель С. настаивает на том, чтобы редакция «Юности» заменила на своих страницах «опстракционную илюстрацию настоящими художественными картинами». Выражено это требование странно, но по существу возразить против него нечего. Однако необходимо, чтобы человек, выступающий против абстракционизма, хотя бы знал, как это слово пишется. И не будет, пожалуй, чрезмерным ожидать, чтобы протестующий понимал значение употребляемого им слова. Поскольку «опстракционной илюстрацией» названа картина «Солнце, воздух и вода», есть все основания полагать, что читатель С. нетвердо знает, о чем говорит. Твердо он знает лишь одно: абстракционизм — слово ругательное. Усвоив это, читатель С. оперирует данным словом легко и свободно, обзывая «абстракционизмом» все, что ему лично, читателю С., непонятно и не нравится. Так он понял это слово.

Читательница Н. и ряд других читателей требуют от произведения искусства «воспитания», сурово спрашивая редакцию: «Какое воспитание в данной картине?» Требование сформулировано несколько прямолинейно и, я бы сказала, вульгарно, но по существу возразить тут опять-таки нечего. В самом деле: «чистого» искусства не бывает. Произведение искусства непременно влияет на зрителя, а надо, чтобы влияние это было облагораживающим. Вполне, значит, разумное требование.

Однако что именно понимают под «воспитанием» читательница Н. и другие авторы писем? Что имеют в виду, говоря о влиянии картины на зрителя?

Имеют они в виду вот что: стоит человеку увидеть картину, на которой изображена стройка, как он тут же побежит строить. А увидит он, скажем, натюрморт Кончаловского «Зеленая рюмка», как тут же побежит выпивать. Показывать такому зрителю картину, изображающую голых, конечно, совершенно невозможно. Читательнице Н. хорошо известно, к каким последствиям это приведет: «Значит, можно молодежи выходить в лес, на пляж, раздеваться наголо (?!) и вести себя совершенно свободно, да?»

Действие, оказываемое