Белогорская крепость - Наталия Иосифовна Ильина

любви все, чему их не учили… Факт этот, быть может, никого особенно не обрадует, но что поделаешь — факт! А наш автор не счел нужным уведомить читателя, где им записано все вышепроцитированное. Приходится верить на слово. Черпаем дальше:

«Ночь-то темна, лошадь-то черна, еду-еду да пощупаю».

Кого пощупаю? Что пощупаю? — терзается в догадках читатель. И долго ему терзаться, если память не подскажет конца этой шутливой поговорки: «…еду-еду да пощупаю: тут ли она?» Щупали, следовательно, лошадь. В новом варианте лошадь отменена. Почему же приводится именно этот вариант, поражающий своей загадочной бессмысленностью?

«И худой квас лучше хорошей еды».

Почему хорошей еде надо предпочитать скверный квас? Непостижимые фантазии у нашего народа! Но позвольте. Бытовал ведь вот какой вариант: «И худой квас лучше хорошей воды». Тут смысл был. Почему же составитель… Но идем дальше.

Вместо известной поговорки «Пей, да дело разумей» мы находим в сборнике: «Веселись, да дело разумей». Исчезло слово «пей», унося с собой и ритм и рифму.

«Пресвятая богородица, почто рыба не ловится? Либо невод худ, либо нет ее тут». Но в нашем сборнике эта поговорка изменена. Она начинается так: «Что рыба не ловится?» Исчезла «богородица», с нею рифма, ритм и ироническое звучание.

«Красно поле рожью, а речь — ложью». Но в сборнике дан иной сокращенный вариант: «Красно поле рожью». И все.

«Жена не башмак, с ноги не сбросишь». Но в сборнике мы с изумлением читаем: «Развод не башмак, с ноги не сбросишь».

В предисловии к данному сборнику сказано: «В течение столетий народ совершенствовал художественную силу и выразительность пословиц и поговорок, отшлифовывал их…» Неужели перед нами конечный результат такой шлифовки? А составитель бесстрастно регистрирует эти новые варианты, потерявшие смысл и форму, забыв о том, что, сталкиваясь с чем-то разительным, из ряда вон выходящим, фольклорист обязан указать источник! Ведь варианты вызывают тревогу. Они свидетельствуют об утрате художественного чутья у жителей той местности, где эти варианты родились. Мало того. Они говорят о ханжестве, никогда прежде народу не свойственном! Почему, например, исчезли слова «пей» и «ложь»? Не от испуга ли, что, часто слыша эти слова, люди решат: все позволено — и начнут пить и врать? И вот теперь: развод, который не башмак!

О смысле безвестные авторы нового варианта уж совсем перестали заботиться! Их иные соображения терзают: а вдруг ряд женщин обидится, впопыхах не сообразив, что жена-то не башмак! А вдруг иные мужья, некстати развеселившись, начнут обзывать жен башмаками, а то и чем похуже? Пусть лучше поговорка станет загадочно-туманной, но сквозь туман пусть проблескивает мысль: разводиться нехорошо. Видимо, безвестные авторы считали, что в этом виде поговорка будет способствовать укреплению семьи.

«С волками жить — по-волчьи выть». Это прежде так было. А в сборнике так: «Попал среди волков — вой по-волчьи».

А тут с какой целью пожертвовано ритмом и рифмой? А опять с воспитательной. Где у нас волки, скажите? Они если и встречаются, то нетипичны. Жить среди волков, значит, никому не грозит, в их нетипичную среду можно лишь изредка затесаться.

Проявляя дальнейшую заботу о нравственности населения, авторы новых вариантов выбрасывают из пословиц грубые, с их точки зрения, слова. Было: «Щи, хоть портки полощи». Стало: «Щи, хоть голову полощи». Было: «Портной без порток, сапожник без сапог». Стало: «Портной без костюма, сапожник без сапог».

Это странно — полоскать голову во щах, не правда ли? Но пусть лучше будет странно, чем давать трибуну порткам. И пусть ни складу, ни ладу не осталось во второй поговорке, но зато все так прилично! Поскольку варианты, видимо, будут шлифоваться, а грубое русское слово «сапоги» не подходит к изящному иностранному «костюм», то, быть может, в следующем сборнике мы прочитаем: «Портной без костюма, сапожник без ботинок».

В. Даль писал, что если слова, показавшиеся кому-то непроизносимыми в «хорошем обществе», заменять на другие, то «как-то не выходит пословица, а сочиняется пошлость». Но вот авторов новых вариантов это не пугает. В какой же все-таки местности бытуют эти варианты и полностью ли вытеснили прежние пословицы? А быть может, кое-где люди еще сопротивляются и продолжают говорить «портки» и «жена не башмак»?

Отсутствие таких обязательных сведений и умолчание составителя об источниках новых вариантов невольно рождают в читательской душе тяжкое подозрение… А не сам ли составитель придумал новые варианты? Но нет. Этого быть не может! Ведь он в своей статье горько упрекает поэта И. Богдановича за его легкомысленные переделки народных речений, в результате чего «пословицы утратили свою форму, многие из них оказались бессмысленными, изуродованными». Уж если такое было непростительно в прежние времена, то тем более непростительно сейчас, когда текстология стала одной из самых почитаемых наук. Нет, не может допустить наш составитель фальсификаций! Он гневно разоблачает известного адмирала Шишкова, который стремился «поставить пословицы и поговорки на службу религии, самодержавия». Все это должно служить нам гарантией того, что наш составитель бережно относится к народным речениям и фальсифицировать их не станет.

А теперь познакомимся с пословицами и поговорками, которые составитель услыхал из народных уст уже в наше время:

«Кукуруза в хозяйстве не обуза», «Кто кукурузу сеет, тот и богатеет», «Сей кукурузу — получишь сало», «Будет кукуруза — будет и молоко».

Для того времени, когда данный сборник готовился к печати, идеи насчет кукурузы были весьма ценными и передовыми. Изумляет, однако, быстрота, с какой эти идеи были подхвачены, усвоены и пущены в обращение. Странно, что составитель умалчивает: жители какой области отличались подобной живостью восприятия? Владимирской? Новгородской? Архангельской, быть может?

А вот еще ряд новых народных речений:

«Пьянство — большой порок человека», «Холода не бойся, сам по пояс мойся», «Сберкнижка — лучше кубышки, и себе выгода, и государству», «В сберкассу вклад — в нужде клад», «Не докучай пустыми просьбами», «Вежливость необходима каждому».

Не пей, значит, храни деньги в сберегательной кассе, не приставай к начальству с пустяками, будь вежливым. Очень все справедливо и поучительно, но где лукавство, где обиняк, где меткость, выразительность и юмор? Где совершенство художественной формы, о котором писалось в предисловии, где пословицы названы «маленькими жемчужинами поэтического творчества народа»? Ведь если унылые нравоучения типа «по пояс мойся» действительно народные, то это сигнал бедствия. Фольклористам надо срочно выезжать в ту местность, где все это родилось, выяснять, что произошло с жителями, почему они, утратив меткость языка и безошибочность суждений, стали вдруг тупо поучать друг друга: «Мойте руки перед едой» и «Будьте взаимно вежливы».

А где, в какой области записал наш составитель вот эту сентенцию: «Когда секрет знают более, нежели двое, то это уж не