Белогорская крепость - Наталия Иосифовна Ильина

Прошли годы. Но склонность героинь изучать линии своего тела тем же способом уцелела до наших дней. И в современных романах мы читаем:

«Она повернула голову и увидела себя в большом зеркале, вделанном в шкаф. Обнаженные руки прижаты к груди… У нее красивые руки — тонкие у кисти, льющаяся от плеча упругая линия».

Она «мельком взглянула в зеркало и не узнала себя: так блестели светлые глаза на смугловатом лице, так легко лежали задумчивые брови. «Красивая! Как хорошо, что я такая!»

«Варя провела ладонями по бокам, изогнувшись, посмотрела на себя со спины: тоненькая, в черном, рукава на четверть выше запястья, крохотные часики на узкой браслетке».

«В раскрытой внутренней раме окна Елена увидела свое отражение. Она провела руками по волосам, поправила воротничок белой кофточки. Она сегодня была в новом синем костюме, делавшем ее тоненькой, похожей на девушку».

Сходство двух последних цитат говорит, видимо, о стремлении современных авторов создать свои традиции для описания героини перед зеркалом.

Упомянутой Мане (и о Мане) восхищенные окружающие говорят: «Очаровательное дитя!», «Очаровательная маленькая женщина», «Если б я был художником, я бы написал с нее картину, полную движения!»

Эти дореволюционные комплименты мелькают и в современных романах: «Какой у вас прелестный нос! С таким носом я бы завоевала мир!», «Если бы я была художником, я бы написала с вас Ниобею…»

Нездешняя красота героини производит сильное впечатление на окружающих:

«Когда она вошла во Дворец культуры, ей стало неловко: разговоры затихали при ее приближении, и головы поворачивались ей вслед. Она шла, почти испуганная могуществом своей красоты».

«Когда она лежала однажды в больнице… вошла дежурная сестра и, увидев ее руки, вытянутые поверх одеяла, точно обо что-то запнувшись, остановилась. «Что такое? — растерянно спросила себя вслух сестра и торопливо себе ответила: — Да… руки очень красивые».

В этом же романе прохожий, встретив героиню на улице, «проводил долгим, задумчивым взглядом удаляющуюся Елену… о чем-то вздохнул и пошел своей дорогой, буднично размахивая букетом».

Почему же люди запинаются, пугаются, вздыхают? Почему при виде героини все меркнет, кажется будничным и постылым? Объяснение следует искать в романе г-жи Вербицкой. Там произошел аналогичный случай: люди на станции заметили в окне проходящего поезда лицо куда-то мчащейся Мани. И это зрелище надолго выбило их из равновесия. «Они рыдали, быть может, — говорит Мане барон Штейнбах, — грызли подушки. Ваше личико… разбудило их мечты. И жгучая зависть к недоступному и далекому отравила надолго их душу».

Не только внешность, но и взгляды на жизнь объединяют дореволюционную Маню с некоторыми героинями современных романов.

«Я не хочу учиться!» — сорвалось у Мани. «Чего же ты хочешь?» — «Я хочу… жить». «Вы учитесь, ну и учитесь себе на здоровье!.. Я, например, хочу жить вольной птицей, делать, что душа желает!» — срывается у героини современного романа по имени Кена.

«Что может быть лучше свободы?» — восклицает та же Маня.

«Только в молодости и попользоваться свободой!» — вторит Кена.

Героиня, поименованная Кеной, заставляет юношу лезть через забор, хотя калитка открыта. Почему же? Кена отвечает: «Через калитку вы будете с Лизой ходить».

А могла бы ответить словами Мани: «Неужели вы не видите, как я жажду всего… необычайного?»

Интересно также отметить сходные реакции героинь, прежних и теперешних, на закаты.

Маня пишет подруге: «О, как дивен был закат вчера!.. Я была одна наверху… Я точно пьянела… Я широко раскрыла руки… Эта ширь, эта даль, пронизанная огнистым золотом… И я закричала. Что? Не знаю… Это был такой стихийный взрыв радости…»

В современном романе: «Оранжевый закат бушевал в небе, лучи ударяли прямо в окно. Елена подставила лицо жаркому свету и зажмурилась. И вдруг огромная, непонятная радость затопила ее горячей волной… «Как прекрасно! Какое счастье! Какое огромное счастье», — тихо сказала она, протягивая руки к оранжевому куполу неба».

Это бросающееся в глаза сходство говорит, разумеется, не о сознательном подражании г-же Вербицкой. Сходство объясняется проще: мы имеем дело с авторами, работающими в одном жанре.

Определенная манера трактовки семейно-любовной темы сложилась в жанр, названный критиками «жанром дамской повести». Отметив существование жанра, критика не исследовала, однако, всесторонне его литературного генезиса. А напрасно. Жанр заслуживает внимания. Не претендуя на открытия в области литературоведения, мы попытаемся, однако, внести свой скромный вклад в изучение этого наболевшего вопроса.

Говоря об истоках жанра, нельзя не упомянуть князя П. Шаликова, редактора нашумевшего в начале XIX века «Дамского журнала». Имена других зачинателей жанра до нас, увы, не дошли. Сохранились лишь названия произведений. Так, М. Горький в пьесе «На дне» упоминает роман «Роковая любовь», которым зачитывалась девица Настя. В дореволюционных газетах печатались романы с продолжениями: «Мертвец-отмститель», «Три любовницы кассира» и другие.

Но окончательно сформировала жанр славная плеяда дам, деятельность которой падает на годы, предшествовавшие первой мировой войне: г-жи Нагродская, Лаппо-Данилевская, Вербицкая и другие. Мы не ошибемся, если главой этого направления назовем г-жу Вербицкую. Трудно переоценить популярность ее творчества, влияние которого не преодолено и нашими современниками.

Необходимо оговориться: если некоторые из вышецитированных современных авторов трудятся именно и исключительно в рамках данного жанра, то в произведениях других мы встречаемся лишь с элементами жанра, с некоторыми его традиционными мотивами, с его, так сказать, остаточными явлениями.

А теперь, продолжая разговор о традициях, перейдем к портрету героя.

П о р т р е т  г е р о я: «Гордый профиль… тонкое породистое лицо с маленькой русой бородкой, высокий лоб. Он кажется ярко-белым от загара, покрывшего худые щеки…», «Этот простой костюм странно идет к его тонким чертам…», «Лицо ангела с неумолимым взглядом…», «Жесты маленьких породистых рук…», «Изящный рот с твердым рисунком губ…» («Ключи счастья»).

Две из перечисленных примет героя, а именно: сходство с ангелом, породистость лица, рук и других частей тела — стали архаизмами. Остальные же (твердость губ, смуглость щек, тонкость черт, эпитеты «гордый» и «русый») дожили до наших дней. В одном романе мы встречаем у героя «тонкие черты лица», в другом — «в твердой складке губ выражение мужественности», а в третьем — весь набор: «твердый извилистый рот», «русые брови», «щеки смуглые», «Кто этот молодой человек с гордым лицом?»

Характерный эпитет «жестокий» тоже сохранился: «Он смотрит ей прямо в глаза, жестокий и полный желания!» («Ключи счастья»), «То детская растерянность, то это упрямство, жестокость» (современный роман).

Герой грубоват в обращении с дамами. Его объятья пугают героинь.

«Он целует ее молча, жадно, хищно, как дикарь… Она смята этими бурными, грубыми… ласками. Что-то бессильно кричит и протестует в ее