Белогорская крепость - Наталия Иосифовна Ильина

романе мы не сразу обнаружили идею. Пришлось привлечь добавочные материалы в виде аннотации к данному произведению. Прочитав там, что интересующий нас роман «ставит острые вопросы советской морали и раскрывает духовный мир наших современников», мы вновь перелистали произведение. И нашли наконец место, где автор борется за мораль. Этим местом следует, видимо, считать беседу персонажа, названного «уборщицей Феней», с персонажем, поименованным «профессором Прокофьевым».

Нам сразу не бросилось в глаза, что именно Феня является носителем идеи, ибо образ Фени куда сложнее образа бесхитростной Марпет с ее бабоньками-подружками. Вот как раскрывается Феня поначалу: «Так просто спрашиваю, из интересу, — я сызмальства интересная, до всего охота дознаться…» Фене необходимо знать: а что поделывают по ночам в лаборатории герои романа? «Заявляюсь один раз с видом уборки. Ничего, работают сурьезно… Мне даже стало вроде некрасиво за ними наблюдение вести».

Эта глубокая заинтересованность в поведении окружающих дает свои плоды: «Жена… и в уме не держит за ним послеживать… А за таким надо!»; «Я все вызнала!.. Такой кобель!.. Одна тоже у него была, из административного персонала… После студенточку одну взялся заарканивать».

Симпатии Феня не внушает. Ее чрезмерная осведомленность как-то не радует. Но вот замечаем, что Феня все чаще сбивается на местоимение «мы»: «Вы ее не виноватьте, мы вам не дадим»; «Хотя и провинилась она, мы прощаем», — и Феня истово перекрестилась».

И когда «суровая набожность» на лице крестящейся Фени напоминает «профессору» «темные от времени иконы», читатель вздрагивает, улавливая мысль автора.

«Возьмите хоть меня, хоть Глебыча-гардеробщика или наших дворников… народ, словом, простой народ, все до точки знаем: как кто живет… семья там, вообще по домашности… Находим нужным знать!»; «За семейную жизнь русский народ горой, ставлю вас в известность».

Деятельность Фени, оказывается, весьма серьезна. Не вульгарное любопытство толкает ее «заявляться с видом уборки», нарушая tête à tête героев. Нет! Этим способом Феня борется за моральную чистоту, за устои, за очаги. И требования Фени, подкрепленные вовремя внесенными автором иконами, приобретают характер императивности: за мужьями следить, изменивших судить, за всеми остальными вести наблюдение на случай, если кто живет не с тем, с кем положено.

«А вы — это голос народа, Феня, — объявляет персонаж, поименованный «профессором». — Вы, Феня, выступили здесь, у меня в кабинете, от лица самых широких слоев советского народа. Не так ли?» — «Во всяком случае, от всех баб и в защиту женщин», — сурово отвечает Феня.

Этот прием следует отнести к новаторским чертам разбираемого жанра. Жанр эволюционирует. Куда он пойдет дальше, пока неизвестно.

* * *

Как цитаты из романа А. Вербицкой, так и цитаты, почерпнутые из современных романов, разумеется, подлинные. Мы не называем имен авторов, так как нас интересовали не столько отдельные лица, возделывающие ниву «дамской повести», сколько закономерности этого неумирающего жанра. От упоминания имен авторов нас удержало еще и опасение обидеть неназванных. Ведь полностью охватить тему нам не удалось. Часть авторов, работающих в рамках жанра (и среди них немало мужчин!), а также авторы, в произведениях которых встречаются остаточные явления жанра, не упомянуты в этой статье. К чему же, называя одних, обходить молчанием других? Это было бы несправедливо.

1963

ЗА ЧТО ВИНИТЬ ДРАМАТУРГА?

Один известный драматург написал две комедии. Одна называется «Инкогнито» и была опубликована на страницах журнала. Другая называется «За что избили корреспондента?» и была поставлена на сцене столичного театра. Действие первой комедии происходит в средней полосе России. Действие второй — в Грузии. «Грузинская народная комедия» — такой подзаголовок дал автор ко второй пьесе. А к первой — просто: «народная комедия».

Пьеса шла, актеры играли, зритель смотрел, но внезапно вмешалась печать. Автор появившейся в газете статьи утверждал, что двух комедий не существует, ибо особой разницы между этими двумя произведениями нет. Сюжет второй комедии в точности повторяет сюжет первой. Работа драматурга выразилась лишь в том, что он изменил русские имена на грузинские, старуху Евдокию из первой комедии превратил в юную Пепелу второй комедии, ввел туда же трех новых персонажей в лице стариков-долгожителей, а также внес коррективы в «кулер локаль». В «народной комедии» дано понять, что колхозники трудятся на полях, а в «грузинской народной комедии» — на виноградниках. В первой комедии пьют водку и коньяк, во второй — вино и чачу.

Драматурга, значит, обвинили в том, что он одну и ту же комедию выдал за два самостоятельных произведения. На этом обвинения не кончились. Драматург в предисловии к своим комедиям утверждает, что речь в них идет о «хороших людях современной деревни». А по мнению автора газетной статьи, хороших людей в этих произведениях нет!

Кому же верить: драматургу или автору статьи?

Попробуем разобраться.

Итак, драматург, изменив русские имена на грузинские и внеся ряд несложных корректив, уверен, что у него получились два самостоятельных произведения. А быть может, так оно и есть? Быть может, таких перемен вполне достаточно? Это зависит от того, какого рода произведение представил драматург на суд читателя и зрителя. Вполне возможно, что автор газетной статьи подходит с иными мерками, предъявляет не те требования? Все ведь зависит от точки зрения!

Далее. Драматургу кажется, что он изобразил хороших людей. А автору упомянутой статьи эти же самые люди кажутся плохими! В чем же дело? А дело, думается, опять-таки в том, что с какой точки зрения взглянуть на этих людей!

Поглядим же на них, сохраняя полное беспристрастие.

И в том, и в другом произведении представителей современной деревни всего, собственно, трое. Это председатель колхоза Георгий Абесадзе (Гаврила Конюхов русского варианта), председатель сельсовета Грамитон Годабрелидзе (Тимофей Курочкин) и счетовод Чурадзе (Чуркин). Верующую пожилую колхозницу Мариам — Прасковью, не говоря об исчезнувшей в грузинском варианте старухе Евдокии — к хорошим людям современной деревни мы, очевидно, причислять не будем. Заменившая Евдокию Пепела уличена в том, что бывает в церкви, а о священнике и лице, названном «дьяк», и вообще толковать нечего. Герой «комедии» — корреспондент столичной газеты — не представитель деревни. Итак: трое.

Жена председателя сельсовета Тамара-Анастасия решила окрестить сына Гиго-Юрочку, и пригласила домой священника и «дьяка». Зная своего мужа, она беспокоится: «Узнает Грамитон… убьет!» (Русский вариант: «Узнает Тимофей… убьет!») Опасения женщины не беспочвенны: Грамитон-Тимофей неожиданно вернулся и, застав у себя служителей церкви, стреляет из охотничьей двустволки. Священнику и «дьяку» удается бежать. Но стоило Грамитону-Тимофею вновь куда-то уехать, как жена его принимается за старое: делается вторая попытка окрестить Гиго-Юрочку. Опять неожиданно вернувшийся Грамитон-Тимофей сразу кидается к ружью. Его пытаются удержать, но произвести два выстрела ему все же удается. К