Мотивация человека - Дэвид Макклелланд

экспериментатор может побудить их к нужному ему поведению. Тот факт, что испытуемые иногда не делают то, что от них ожидается, свидетельствует: личности различаются даже по мотивационным диспозициям, актуализируемым в рамках эксперимента. Каковы же некоторые из этих диспозиций? И как можно измерить индивидуальные различия в их силе?

Один из способов – установление такого поведения, которое оказывается последствием актуализации конкретного мотива, и изучение его как функции силы мотива. Соответственно, если бы мы могли доказать, что гнев всегда приводит к учащению сердцебиения и чем он сильнее, тем быстрее бъется сердце, то частоту пульса можно было бы использовать как показатель степени проявления гнева. Однако подчеркнем: определенное поведение должно вызываться конкретным мотивом, и только им. Иначе можно спутать причину со следствием. Ускоренное сердцебиение допустимо было бы рассматривать как признак разгорающегося гнева лишь в том случае, если бы пульс учащался только вследствие возникновения данной эмоции. Но это, конечно, не так. Учащение сердцебиения бывает результатом страха или сексуального возбуждения.

Интерпретировать мотивы, опираясь на наблюдаемые действия, весьма затруднительно. Как мы постоянно подчеркивали, рассматривая рис. 6.1, поведение (например, несоблюдение диеты и хорошая учеба в школе) детерминируется не только мотивацией, но и множеством других факторов. Однако люди постоянно делают ошибку, заключая, скажем, что хороший ученик обязательно характеризуется сильной потребностью в достижении или что поглощение громадного количества пищи говорит о постоянном ощущении голода. На самом же деле хорошая учеба может обусловливаться наличием развитого интеллекта (или способностей к учебе); устойчивой привычкой к учебной деятельности или мотивами, не связанными с мотивом достижения (примером такового служит потребность в социальном одобрении или потребность в получении высокого социального статуса).

Именно такие рассуждения и заставили психологов искать «следы» мотивов в области перцепции и апперцепции (т. е. в мире воображения). Фрейд и другие клиницисты (см. главы 1 и 2) постоянно указывали на то, что продукты воображения, и прежде всего сновидения, являются превосходным материалом для работы исследователей, стремящихся идентифицировать наличие различных мотивов. Дело в том, что фантазии в меньшей степени, чем поведение, подвержены влиянию со стороны немотивационных факторов, таких как умения или возможности. Люди способны мечтать о совершении таких действий, которые они не имеют возможности совершить в реальной жизни. Отсюда следует, что если девочка мечтает о том, что она – староста своего класса, то данный факт в большей, нежели реальное исполнение этой девочкой обязанностей старосты, степени представляет собой признак стремления к повышению собственной значимости. Реальная работа старостой может быть обусловлена прежде всего тем, что эта девочка обладает развитыми социальными умениями или тем, что ей нет альтернативы.

Обратившись к бихевиористской традиции, мы находим в ней подтверждение данного вывода: Скиннер подчеркивал, что операнты, т. е. «спонтанные реакции», более четко, чем поведение, основанное на подкреплении стимулов, отражают внутреннюю целеустремленность человека. Реакции, опосредованные подкреплением стимулов, разумеется, детерминируются внешними воздействиями, в то время как операнты «черпают силу» из внутренних вознаграждений. Согласно терминологии Скиннера, фантазии представляют собой «скрытые операнты». Они лучше каких-либо иных отражают мотивацию личности. Кроме того, поскольку они скрыты (речь идет о сфере мышления, а не о проявленном поведении), то не зависят от умений или возможностей.

Последствия актуализации мотива голода

Почему бы нам не актуализировать мотивы в лабораторных условиях и не выявить их уникальные взаимоотношения с продуктами воображения? Аткинсон и Макклелланд (Atkinson & McClelland, 1948) поступили именно так. Они сравнили содержание историй, придуманных испытуемыми, моряками-подводниками, после часа, 4 и 16 часов голодания. Цель эксперимента заключалась в выявлении различий между фантазиями сравнительно сытых и сравнительно голодных молодых людей. Условия эксперимента подразумевали, что испытуемые не знают о его цели (иначе они могли бы придумать такие истории, которые, по их мнению, должны писать голодные люди). Другими словами, экспериментаторы постарались нивелировать влияние на процесс фантазирования со стороны немотивационных или когнитивных факторов. Некоторые испытуемые получили задания по службе во второй половине дня и соответственно не смогли поужинать, а с утра, еще до завтрака, приступили к придумыванию историй. Другие же испытуемые придумывали истории через час или через 4 часа (незадолго до ужина) после обеда. Содержание историй анализировалось таким образом, чтобы идентифицировать те элементы, которые присутствуют в картинах воображения голодных участников эксперимента и отсутствуют у людей, не испытывающих голода.

Как видно из рис.6.4, иследователи получили неожиданные результаты. Фантазии голодных испытуемых вовсе не изобиловали картинами сочных бифштексов и различных деликатесов. Однако принято считать, будто голодные люди мечтают, как бы поесть, и поэтому если человек много думает о еде, значит, он голоден. Оказывается, это не так. Вновь обратимся к рис.6.4. Кривая целевой активности, репрезентирующая степень интенсивности мыслей о еде, «падает» по мере увеличения часов пищевой депривации, а инструментальной активности – направленной на добывание пищи, – возрастает одновременно с усилением чувства голода. Чем таковое сильнее, тем чаще испытуемые думают об отсутствии еды и о путях ее нахождения (особенно часто голодные испытуемые мечтают о покупке дефицитных продуктов на «черном рынке»). В самом деле, для голодного человека размышления о способах добывания пищи – намного более адаптивная реакция, нежели пассивные «мечтания» о еде. В ходе другой части эксперимента испытуемым демонстрировали крайне нечеткий слайд, на котором можно было увидеть стол с лежащими на нем тремя полностью «размытыми» предметами. Чем более сильный голод испытывали испытуемые, тем чаще эти предметы «превращались» для них в ножи, вилки, ложки и тарелки. Однако частота появления на столе съедобных предметов никак не зависела от остроты ощущаемого голода.

Итак, актуализация мотивационного состояния (в данном случае – состояния голода) оказывает на воображение уникальное и достаточно неожиданное воздействие. Причем если бы испытуемые знали о цели эсперимента, то исследователи вряд ли смогли бы идентифицировать вышеописанные закономерности. Сэнфорд (Sanford, 1937) доказал, что те испытуемые, которые голодают, чтобы угодить экспериментатору, действительно думают прежде всего о пище, т.е. ведут себя в соответствии со своими представлениями о «правильном» поведении. Кейс (кратко изложено Sherif, 1948) сообщил, что борцы за свободу, добровольно отказывавшиеся от пищи во время Второй мировой войны, часто представляли себе еду. Тем не менее такие фантазии тоже могут выполнять адаптивную функцию: если бы воображаемая пища стала слишком мощным стимулом, то голодающий мог бы прервать свою акцию. Другими словами, когниции и ожидания этих людей очень сильно отличались о когниций и ожиданий тех испытуемых, которые не осознавали, что исследователи специально заставляют их голодать.

Индивидуальные различия в силе мотива голода

Кроме того, Аткинсон и Макклелланд (Atkinson & McClelland, 1948) разработали методику измерения силы «потребности в пище». Испытуемый получает один балл, если