Украденное братство - Павел Борисович Гнесюк

Слово «сепары» повисло в воздухе неловким, ядовитым пятном. Андрей заметно напрягся. Катя сжала его плечо.

— Мы не «сепары», Коля, — тихо, но твёрдо сказал Андрей. — Мы люди, которые живут в своём доме. И не хотим, чтобы нам диктовали, на каком языке говорить и какую власть выбирать.

Николай вздохнул, как перед непослушным ребёнком.

— Ну вот, началось… Ладно, не будем о политике. Решайте по обстановке. Будете готовы — звоните. Может хотя бы у родителей сможем встретиться, ты же знаешь, как они нам всегда рады.

Разговор быстро иссяк. Эмоциональный подъём прошёл, неловкость осталась. Попрощались быстро, немного сухо.

— Хорошо, Коля… Обнимемся дистанционно. Передавай привет родным. Юле — успехов в творчестве.

— Будь здоров, брат. Катя, береги себя! Ждём в гости!

Экран погас. Андрей откинулся на спинку кресла и тяжело вздохнул. Он смотрел на тёмный монитор, а за спиной чувствовал тревожный, вопросительный взгляд жены.

— Видишь? — тихо сказала Катя. — Он даже не пытается понять. Он живёт в своём мире.

Андрей медленно повернулся к ней. В его глазах была усталость, но и упрямая надежда.

— Ничего… Он же брат. Он поймёт, когда увидит всё своими глазами. Летом поедем. Обязательно поедем.

Он произнёс это с такой наивной верой, словно не видел той пропасти, что уже легла между ними. Он всё ещё верил в силу братских уз. Он не знал, что этой встречи летом никогда не случится. Что в следующий раз они увидятся по разные линии фронта, и в руках у них будет уже не компьютерная мышь, а совсем другое оружие. А пока он сидел в своём офисе, в центре хрупкого мира, который сам и создал, и с надеждой смотрел в тёмное окно, за которым лежал чужой и неспокойный вечер.

Глава 2. Чёрная кровь и кровь святая

Раннее утро было обманчиво спокойным. Солнечные лучи ласково касались занавесок на кухне, а из сада доносилось щебетание птиц. Николай пил свой утренний кофе, пытаясь отогнать остатки сна, когда зазвонил его личный, а не рабочий телефон. Незнакомый номер. Он нахмурился, но ответил. Голос в трубке был твердым и властным, без предисловий.

— Микола, доброго ранку. За тобою зараз заиде машина. — Далее Богдан заговорил на русском. — Есть одно важное дело. Нужны мужественные руки.

— Яка справа, Богдане? — Вопрос Николая прозвучал настороженно. Он инстинктивно опустил тон, хотя на кухне, кроме него, никого не было.

— Детали потим. Це питання нашой безпеки и нашой спильной справи. — Не захотел объяснять Богдан. — Будь готовий за пиять хвилин!

Связь оборвалась, Николай медленно опустил телефон. Он почувствовал холодок в животе — не от страха, а от предчувствия чего-то необратимого. Из гостиной вышла Оксана, её лицо было бледным, глаза огромными от ужаса. Николай понял, она слышала весь разговор.

— Коля, нет! — Интонации Оксаны сорвались на шепот. Он попытался отстранить её руки, но жена держалась мертвой хваткой. Она подбежала к нему, вцепилась в его рубашку. — Умоляю тебя, не езди! Это опять они? Твои… твои сходки? Эти люди с дубинками? Я не хочу этого! Я не хочу, чтобы мой муж… чтобы отец моей дочери…

— Оксана, успокойся. Ты ничего не понимаешь! — Собственный голос Николая прозвучал резко, почти грубо. — Если мы сейчас не покажем, кто здесь хозяин, они сожрут нас! Они уже здесь, эти… эти «русские миры»! Они ходят по нашим улицам и требуют своих прав! Это не политика, это самооборона! Защита нашего дома!

— Самооборона? — Она смотрела на него с отчаянием. — С дубинками против стариков и женщин? С арматурой против тех, кто просто хочет говорить на своем языке? Коля, это безумие! Я боюсь за тебя! Я боюсь, что ты вернешься… другим. Или не вернешься вовсе!»

Он видел её слезы, видел искренний ужас, но внутри него что-то уже сдвинулось. Обида, злость, чувство, что его, его семью, его страну оттирают, заставляют быть другими, — всё это перевесило.

— Я должен! — Коротко бросил он и, оторвав её руки от себя, направился в прихожую.

Через десять минут у дома резко затормозил серый микроавтобус «Фольксваген» с тонированными стеклами. Николай, не оглядываясь на замершую в дверях кухни Оксану, шагнул внутрь. Дверь захлопнулась с глухим стуком. Их привезли в здание в центре Киева, бывший Дом культуры сталинской постройки, но теперь основательно перестроенный.

Массивные двери, кованые решетки на окнах, у входа — несколько крепких парней с каменными лицами. Внутри пахло краской, табаком и мужским потом. Стены были увешаны историческими картами Украины в её «естественных границах», портретами Степана Бандеры и Романа Шухевича. Николай с интересом разглядывал знамёна с трезубцем и чёрно-красными полотнищами. Богдан, в камуфляжных штанах и чёрной футболке с нацистским «кельтским крестом», который Николай раньше видел только в фильмах, стоял на невысоком помосте. Он был спокоен и излучал непререкаемый авторитет. В зале собралось человек пятьдесят — в основном мужчины от двадцати до пятидесяти, с жесткими, решительными лицами. Было несколько женщин с короткими стрижками и таким же безжалостным взглядом.

— Братья! Сегодня мы покажем этим московским прихвостням, что наша земля не для их игр! — голос Богдана, усиленный микрофоном, гремел на правильной украинской речи под сводами. — Они вышли на наши улицы, чтобы потребовать? Их единственное право — молчать и повиноваться! Сегодня мы научим их этому! За Украину!

— Слава Украине! — Толпа ответила рёвом. — Героям слава!

Затем началась раздача «инструмента». По цепочке, как на каком-то конвейере, передавали полицейские дубинки, обрезки стальной арматуры с обмотанной изолентой рукоятью для лучшего хвата, короткие, уродливые отрезки толстой водопроводной трубы. Когда в руку Николая лег холодный, шершавый и на удивление тяжелый кусок арматуры, он ощутил его первобытную, смертоносную простоту. Это был не инструмент, это было орудие убийства. От его чувства и от чей-то возможной смерти ладони Николая вспотели.

Их погрузили в те же микроавтобусы и повезли по проснувшемуся городу. Через некоторое время они высадились в нескольких кварталах от одной из центральных площадей. Уже издалека был слышен гул голосов, музыка, смех. Когда они вышли и построились, Николай увидел толпу демонстрантов. Это были не какие-то мифические «сепаратисты», а самые обычные люди.

Семьи с маленькими детьми на плечах, пожилые супруги с самодельными плакатами «Русский язык — мой родной», «Хватит вражды, дайте миру шанс», «Мы — не враги», группы пенсионеров, больше похожих на его собственных родителей, студенты, молодые девушки в