Кукла на цепочке - Алистер Маклин

class="p1">– Вот почему вы так хотели, чтобы мы обозначили место, где затонул «Делос». Вы думаете, что специалист по взрывчатым веществам сможет установить причину взрыва? Я уверен, что да, особенно если это будет эксперт, умеющий определять причины гибели самолетов в результате взрывов, – эти люди гораздо лучше разбираются в таких вещах, чем военно-морской флот. На борту есть специалисты по взрывчатым веществам, но нет специалистов по воздействию взрывчатых веществ. Даже если бы они у нас были, у нас на борту нет водолазов – ну, кроме нас с вами, – обученных работать на уровнях ниже ста футов. Мы могли бы легко одолжить такого водолаза у подъемного судна или спасательного буксира, однако велика вероятность, что он ничего не знает о взрывчатых веществах. Но и это на самом деле не проблема. Любое судно, оснащенное краном, без труда поднимет фюзеляж самолета на поверхность. – Тэлбот задумчиво посмотрел на ван Гельдера. – Но вас беспокоит что-то еще, не так ли?

– Да, сэр. Трое мертвецов на борту «Делоса», а точнее, один из них. Вот почему я попросил доктора прийти сюда. Эти трое были настолько испачканы копотью, что трудно было сказать, во что они одеты, но двое, похоже, были в белом, а третий – в темно-синем комбинезоне. Механик не станет носить белое. Ну, я признаю, что наш инженер лейтенант Маккаферти – блистательное исключение, но он не считается, потому что никогда не подходит к своим машинам. Я предположил, что человек в синем и есть механик, и именно он привлек мое внимание. У него на затылке была ужасная рана, как будто его отбросило на очень твердый и очень острый предмет.

– Или его ударили очень твердым и очень острым предметом, – сказал Грирсон.

– Или так. Не знаю. Боюсь, я не очень силен в криминалистике.

– Его затылок был размозжен?

– Размозжен? Нет. По крайней мере, в этом я полностью уверен. Я имею в виду, что он тогда был бы мягким. Но этого не было.

– Подобный удар должен был вызвать огромные кровоподтеки. Вы их видели?

– Затрудняюсь сказать. У него были довольно густые волосы. Но они были чистыми. Нет, я не думаю, что там были кровоподтеки.

– Много ли было крови?

– Крови вообще не было. Я в этом уверен.

– Вы не заметили каких-либо дыр в его одежде?

– Там я мало что мог разглядеть. В него не стреляли, если вы об этом спрашиваете, а насколько я понимаю, вы спрашиваете именно об этом. Кому могло бы понадобиться стрелять в мертвеца? У него ведь сломана шея.

– В самом деле? – Грирсона это, похоже, не удивило. – Бедняге изрядно досталось, да?

Тэлбот спросил:

– Что вы об этом скажете, Эндрю?

– Не знаю, что и думать. Появление раны на голове и перелом позвонка могли произойти одновременно. Если они произошли не одновременно, то это вполне могло быть убийством, как, очевидно, и предполагает Винсент.

– А осмотр трупа прояснил бы дело?

– Возможно. Но я в этом сильно сомневаюсь. Зато осмотр переборок машинного отделения мог бы помочь.

– Чтобы посмотреть, нет ли там острых краев или выступов, которые могли стать причиной этой травмы?

Грирсон кивнул.

– Ну что ж, когда – и если – мы поднимем судно, то убьем двух зайцев одним выстрелом: выясним причину взрыва и причину смерти этого человека.

– Или даже трех зайцев, – сказал ван Гельдер. – Интересно было бы узнать, сколько топливных баков в машинном отделении и как они расположены. Есть два распространенных варианта. В первом случае имеется лишь один топливный бак, расположенный поперек корабля и прикрепленный к носовой переборке, с генератором или генераторами на одной стороне двигателя и батареями на другой, а также бак для воды слева и еще один справа. Во втором случае топливные баки могут быть с обеих сторон, а бак для воды – спереди. В этом случае два топливных бака соединяются между собой, чтобы поддерживать одинаковый уровень топлива и равновесие.

– Какой же вы подозрительный, старший помощник, – сказал Тэлбот. – Очень подозрительный. Понятное дело, вам хотелось бы найти только один топливный бак, поскольку вы думаете, что Андропулос собирается заявить, будто он не покидал яхту из опасения, что второй топливный бак вот-вот загорится, и он не хотел, чтобы его драгоценные пассажиры плескались в море горящего мазута, который, конечно же, уничтожил бы и резиновые лодки.

– Я огорчен, сэр. Я полагал, что подумал об этом первым.

– На самом деле вы и были первым. Когда пассажиры приведут себя в порядок, попробуйте пообщаться с этой девушкой, Иреной Шариаль, наедине и выяснить, знает ли она что-нибудь о планировке машинного отделения. Непринужденный подход, Винсент, невинное и ангельское выражение лица, хотя я сомневаюсь, что последнее вам по силам. Впрочем, возможно, что она никогда не была в машинном отделении и ничего об этом не знает.

– В равной степени возможно, сэр, что она все об этом знает и может захотеть что-нибудь мне рассказать. Мисс Шариаль – племянница Андропулоса.

– Такая мысль просто напрашивается. Кстати, если Андропулос не из тех, кто держит все в своих руках, то велика вероятность, что его доверием пользуется какой-то другой человек из его команды, и я бы предположил, что это мужчина. Я не говорю, что это характерно для греков, потому что не знаю, что для них характерно. В любом случае мы не должны забывать, что Андропулос может быть чист, как свежевыпавший снег, и что для всего случившегося может найтись совершенно рациональное объяснение. Как бы то ни было, попытаться не мешает, и никогда не известно наперед, Винсент, – ведь она может оказаться классической греческой красавицей.

Судя по тому, что катер лениво покачивался на воде, а Кусто стоял, небрежно положив руку на румпель и не выказывая ни к чему никакого интереса, было очевидно, что его ожидание оказалось напрасным, и он подтвердил это, когда появился на мостике.

Тэлбот связался с гидроакустиками:

– Вы определили местонахождение самолета?

– Да, сэр. Мы стоим точно над ним. Зарегистрированная глубина – восемнадцать саженей. Звук отражается от верхней части фюзеляжа. Вероятно, он лежит на глубине двадцать саженей. Лежит в том же направлении, как и летел, – с юго-запада на северо-восток. Я улавливаю здесь довольно странные звуки, сэр. Не хотите ли спуститься?

По причинам, известным только ему самому, старший оператор гидроакустики Хольцман предпочел не обсуждать это по открытой линии.

– Хочу. Буду через пару минут. – Тэлбот повернулся к ван Гельдеру. – Пусть Маккензи поставит буй-отметчик около середины корабля. Скажите ему, чтобы опускал груз медленно. Я не хочу слишком сильно бить об фюзеляж самолета – мало ли, вдруг нам придется войти с ним в контакт. Когда это будет сделано, мы должны встать на якорь. На два якоря. Кормовой якорь на северо-западе, примерно в ста ярдах от буя, а носовой якорь – на таком же расстоянии к юго-востоку.

– Есть, сэр. Могу я предложить поступить наоборот?

– О, разумеется, вы правы. Я забыл про нашего старого друга. Сегодня он отдыхал, не так ли? Конечно, сделайте наоборот.

«Старым другом», которого упомянул Тэлбот и о котором напомнил ван Гельдер, был ветер мельтеми – в британских лоциях его называли этезианским ветром. На Кикладах в летние месяцы – да и на всем Эгейском море – он дул постоянно, но обычно во второй половине дня и с северо-запада. Если он все-таки начнет дуть, «Ариадна» будет чувствовать себя лучше, если поставить ее носом к нему.

Тэлбот отправился в гидроакустическую комнату, находившуюся на палубе ниже и немного дальше в сторону кормы. Эта комната была хорошо защищена от внешних шумов. Ее заливал приглушенный желтый свет. В ней было три экрана, два набора панелей управления и, помимо всего прочего, значительное количество наушников с мягкой подкладкой. Хольцман заметил отражение капитана в зеркале у себя над головой (таких зеркал вокруг было несколько, а разговоры и любые другие звуки в гидролокационной комнате были сведены к минимуму), снял наушники и указал на сиденье рядом с собой:

– Возьмите наушники, сэр. Думаю, вам будет интересно, если вы послушаете минуту.

Тэлбот сел и надел наушники. Через пятнадцать секунд он снял их и повернулся к Хольцману. Тот тоже снял свои наушники.

– Я ни черта не слышу.

– При всем уважении, сэр, когда я сказал «минуту», я именно