Улица цвета крови - Александр Александрович Тамоников

предлагая следовать за ним. Лесок закончился и вывел их на улицу с частными домами, которые уже считались началом города. Именно так объяснил Глебу Крупа. Шубин ожидал, что Львов будет переполнен техникой и немцами и в городе будет суета, которая обычно случается, когда войска, отступая, уходят из большого города. Но на окраинах Львова, как ни странно, было спокойно. Лишь где-то вдалеке слышалось многоголосье и гул от множества народа и машин.

К нужному дому добирались не менее получаса. Шубин не знал причины столь долгой поездки. Может, это было оттого, что они ехали медленно, а может, потому, что город был слишком большим или, может, они просто петляли по его улицам. Глеб волновался за тех, кто сейчас трясся в душных гробах. Было не слишком жарко, но внутри тесной домовины наверняка была невыносимая духота. Он понимал, что небольшие отверстия не могли дать необходимого количества воздуха, и живым людям будет невероятно тяжело дышать. На улицах, по которым они проезжали, практически никого видно не было. Только один раз им попались две женщины, и те, завидев их, поспешили пройти мимо как можно быстрее.

— Останавливай! — наконец, не выдержав внутренней борьбы, скомандовал Глеб Крупе. — Сворачиваем на обочину и открываем ящики.

— Мы ешче не приехат. Нас моцжут зобагриг, — попробовал возразить капитан, но Шубин так посмотрел на поляка, что тот тотчас же приказал полякам открывать крышки гробов.

И снова Шубин оказался прав. Интуиция сработала вовремя. Несколько разведчиков, в том числе и Маринин, находились в обморочном состоянии от нехватки кислорода. Остальные тоже были не в самой лучшей форме. Пришлось помогать им встать и выбраться из ящиков. Двоих — Калинина и Порошина — вырвало после того, как они выпили воды, поданной им поляками.

— Скоро, скоро, — торопил всех Крупа. — Надо быстро. Вже близцко, ние далеко, — приговаривал он, поглядывая на окна ближайших домов.

Решили, что лошадей с телегами поляки, которые сопровождали Крупу, отведут пока что обратно в лес, поближе к кладбищу, а остальные разделятся на две группы. Садовский с Роженеком и Шубин с двумя разведчиками пойдут за одним из поляков, которые ждали их в церкви. Этот поляк должен будет отвести их на квартиру полковника Червинского. Остальные отправятся со вторым поляком, который отведет их в расположение частей АК, скрывающихся пока что в домах частного сектора. И снова Шубин забеспокоился и задал напрямую вопрос Крупе:

— Как будет осуществляться связь между мной и моими людьми?

— Не переживайте, капитан, — вместо Крупы ответил Садовский. — Роженек хорошо знает город и быстро найдет адрес, по которому будут находиться остальные.

Переходя на польский, подполковник спросил у проводника адрес. Тот назвал его, и Садовский, посмотрев на Вацлава, спросил:

— Висц гдцей то джест?

Глеб снова, как на автомате, мысленно перевел: «Ты знаешь, где это?»

Роженек кивнул, и этот жест несколько успокоил Шубина, который доверял Вацлаву и видел в нем настоящего профессионального разведчика — спокойного, выдержанного и одновременно наблюдательного и сметливого.

Глеб взял с собой Энтина и сержанта Порошина. Первого — как человека проверенного, которому он мог бы в случае необходимости довериться, а второго — чтобы подозрительный сержант мог находиться под постоянным наблюдением или самого Глеба, или Энтина. Мало ли что этот Порошин вздумает учудить, находясь среди поляков в пока еще оккупированном немцами Львове.

* * *

Квартира, на которую их привели, оказалась двухуровневой четырехкомнатной, с довольно большой по площади гостиной, обставленной со вкусом, что говорило о том, что она явно принадлежала не простому поляку, а поляку с немалым доходом. И это во время оккупации! На стенах в гостиной висели гравюры и гобелены, у окна стоял старинный рояль, а посредине — большой круглый стол, покрытый белоснежной скатертью. При квартире была даже прислуга — средних лет женщина со строгим викторианского типа лицом и довольно милая молоденькая панночка лет семнадцати с румяными щечками и чуть вздернутым носиком.

Когда ушел поляк-проводник, девушка, наряженная в белый передник, накрыла стол в гостиной и принесла чай.

Крупа, который все время поглядывал на часы, висевшие на стене гостиной, и заметно нервничал, поинтересовался у девушки, есть ли в доме кофе, и, когда та ответила отрицательно, нахмурился.

— Пан полковник не пие каву, — увидев недовольное выражение лица капитана, сказала горничная и удалилась.

— Красивая девица, — неожиданно для всех вдруг сказал вслух Порошин.

Садовский посмотрел на молодого сержанта снисходительно и промолчал. Остальные тоже не стали комментировать слова Порошина. Правда, Шубин сказал ему:

— Сержант, вы бы вышли во двор. Прошлись вокруг, посмотрели окрестности. Мало ли…

— Слушаюсь, товарищ капитан, — с едва заметной усмешкой ответил Порошин и вышел.

— Наши людце контролей околисц, — небрежно бросил Крупа.

— Я понимаю. Но лишний раз осмотреться не помешает, — не утруждая себя говорить по-польски, ответил Глеб. Он понимал, что поляк все равно поймет его, как и он понимал многое из того, что он ему говорит. Все-таки истоки у русского и польского языков были изначально одни.

— Скор придцет пан Червински, — посмотрев снова на часы, заявил Крупа.

И вправду, минут через пять в окно — а квартира была на первом этаже трехэтажного дома — постучали. Это был знак, что приехал пан Червинский. Он действительно приехал на автомобиле с открытым верхом, и приехал не один, а с каким-то человеком в форме. Глеб, который наблюдал в окно через щель в портьере, заволновался и сказал Садовскому:

— Он не один, а с каким-то офицером.

Садовский с подозрением и беспокойством посмотрел на Крупу. Тот быстро подошел к окну и тоже выглянул, но потом спокойно сказал по-польски, и Шубин понял: «Это не немец, а некто Рудницкий из оккупационной администрации дистрикта «Галиция». Живет в шестой квартире. Пан Червинский его часто подвозит после работы».

Но как бы там ни было, Глеб все равно попросил Садовского и Роженека уйти в другую комнату, куда направил и Энтина, а сам остался и спрятался за дверью. Когда раздался звонок, открывать пошла старшая горничная. Она с подозрением и, как показалось Шубину, неприязненно покосилась на него, но двери открыла с улыбкой, проворковав:

— Ю пана госи.

Червинский оказался приятной наружности и с хорошими манерами господином, одетым в польский мундир, что говорило о том, что немцы признают его как законного представителя польских властей и как губернатора Львова. Червинский не смотрел ни на кого с подозрением или с неприязнью, как это делал тот же Крупа. Спокойно и радушно встретил он Садовского, пожал руку всем, даже Энтину, который, не ожидая такой приветливости от польского полковника, даже смутился.

Червинский,