Белорусское небо - Сергей Иванович Зверев

— Ты чего? — удивился юноша, глядя на отрешенное лицо сестры.

— Игорь, скажи, — задумчиво спросила девушка, — тебе совсем не страшно?

— Если честно, то бывает страшно, — помолчав, ответил брат и сел рядом со Светланой. — Но это когда я один, когда на посту наблюдаю. Или если наедине со своими мыслями начинаешь думать обо всем этом… А когда с другими, то ничего. Может, потому, что хочется в глазах других казаться взрослым, сильным, храбрым.

— Ты и есть сильный и храбрый. Вон с папой в бою уже несколько раз был.

— Да, это, знаешь, — Игорь неопределенно покрутил в воздухе пальцами, — когда ты с другими, то кажется, что не страшно. Знаешь, что не бросят, помогут, да и вообще всех победим, потому что вместе. Но я тебя понимаю вообще-то. Ты тут сидишь с мамой, а мы там воюем, а вы ничего не знаете, как все происходит. Тут и правда можно с ума сойти от неизвестности и переживаний.

— Меня концлагерь все еще не отпускает, — призналась Светлана. — Если бы надеялась, боролась, то, может, и сейчас в душе все по-другому было бы. А я ведь там совсем руки опустила, думала, что все, конец. Что я оттуда уже никогда не выйду. Может, и умерла бы уже давно, только вот ваша записка помогла тогда, я вроде как жить захотела. Но, наверное, я столько сил там оставила, что никак не могу восстановить в себе что-то такое. Понимаешь?

— Это ты сегодня близко к сердцу приняла расстрел предателей! — заверил юноша. — Только ты не думай, что мы их безоружных… они, вообще-то, за оружие схватились. Еще немного, и неизвестно, чем бы дело кончилось. Вон Зоя молодец какая, она ранила одного, а второго лейтенант скрутил.

— Она тебе нравится, да? — грустно улыбнулась Светлана.

— Зоя? — вспыхнул Игорь, потом как-то сразу сник, и его щеки запылали. — Ну как нравится… Она девушка интересная, храбрая… спортсменка. Ты знаешь, какой это вид спорта — пятиборье!

Они поговорили о спорте, о Зое, о том, что она стала настоящей партизанкой и уже убила несколько фашистов. Сильная девушка! А потом Игорь, чтобы сменить тему разговора, спросил:

— А ты, между прочим, на нашего лейтенанта засматриваешься. Я замечал много раз!

Но Светлана даже не смутилась, она продолжала смотреть сквозь пролом в стене на заснеженную опушку, а потом вдруг заговорила с укоризненными интонациями:

— Саша… он много пережил. Ему сейчас не до любви и не до девушек. Ты же знаешь, что, когда мы из Польши выбирались, погибла эта женщина, которая полька, но родом из Ленинграда. Агнешка? Так вот я думаю, что Саша был в нее влюблен. И сейчас сильно переживает ее гибель. — Светлана не удержалась и вздохнула.

Полозья саней, груженных скудным скарбом, скрипели по снегу, оставляя за собой неровный след. Имущество, которым обжился отряд за это время, было невелико — четыре ватных матраца, два из которых забрали из немецкого вагона с лошадьми, а два нашли в разрушенных цехах паровозного депо. Ценным грузом была и железная печка-буржуйка, которую партизаны забрали из бытовки в паровозном депо. В сожженной деревне набрали два мешка картошки, которые заботливо укрыли от мороза старыми шерстяными одеялами. И, конечно, оружие. Лещенко, который знал дорогу к дому лесника, вел лошадь под уздцы. Женщины по очереди садились на сани, чтобы передохнуть, но больше все же шли пешком. Так и теплее, и не устанет Соколик.

Теперь в отряде собрался приличный арсенал, состоящий из трофейного оружия: автоматы, винтовки, даже пистолеты и гранаты. Но самым ценным были, конечно, два пулемета. Теперь нужно было подумать о том, чтобы уйти подальше в леса, ведь немцы начали охоту за маленьким партизанским отрядом, который уже нанес им серьезный урон и явно пытается помешать захватить советский самолет. Соколик послушно шел вперед, фыркал, выпуская из ноздрей и пасти густой пар. Лес вокруг стоял мертвый, засыпанный снегом. Сосны, словно великаны в саванах, молчаливо наблюдали за горсткой людей. Ни ветра, ни птичьего крика — только хруст снега под полозьями, только прерывистое дыхание.

Елизавета, самая старшая по возрасту, да и по своему положению жены командира отряда, чувствовала свою ответственность за всех. Лещенко был уже опытным бойцом, храбрым человеком, но сейчас он был с женщинами один, и одному справиться будет с врагами трудно. Зоя хорошо стреляла. Бывшая спортсменка уже участвовала в боях с фашистами, и от ее присутствия было спокойнее у женщины на душе. Но Лиза все равно подвинула ближе к себе винтовку, лежавшую в санях. Она думала о муже, Петре, который остался там, в старом лагере, с горсткой ребят. «Лучше бы уйти вместе, — думала женщина, хотя и понимала, что задуманное мужем нужно сделать, нужно ударить по врагу, когда он найдет место предыдущего лагеря. — Надо заставить фашистов бояться партизан, заставить врага почувствовать свою беспомощность перед лицом лесных бойцов, “лесной гвардии”, как называет отряд Саша Канунников».

— Может, уже… — начала было Светлана, самая молодая в отряде, но замолчала, будто испугалась своих слов.

— Молчи, — резко оборвала девушку Елизавета. — Не накликай. Выстрелы мы бы услышали. А раз тишина, значит, все в порядке. Сделают, что задумали, и догонят нас.

Лес будто притаился, замер в ожидании. Даже лошадь шла осторожно, будто чувствовала: одно неверное движение — и тишину разорвут выстрелы. Елизавета обернулась назад, туда, где за снежным лесом остался лагерь. Живы ли? Сердце ныло, но кричать, звать их было нельзя. Война научила бояться даже голоса. Сани проехали поляну и очутились в чащобе, где над ними сомкнулись ветви деревьев. Тревога не уходила. Сани скрипели по насту, проваливаясь в рыхлые сугробы. Лес стоял неподвижный, застывший в ледяном безмолвии. Снег, пушистый и тяжелый, давил на ветви, сгибая их до земли, будто сама природа склонилась под грузом войны. Воздух был резок, обжигал легкие, и с каждым выдохом женщины оставляли в нем дрожащие облачка пара.

Инженер Николай Лещенко, бывший узник концлагеря Аушвиц, тоже чувствовал тревогу, ведя под уздцы уставшую лошадь. Тишина обволакивала, давила, казалась неестественной после дней, наполненных выстрелами, криками, топотом сапог. Здесь не было даже ветра — только белое безмолвие, только хруст снега под полозьями да редкие тревожные вздохи женщин. А тревога — живая, цепкая — не отпускала ни на секунду.

Сани ныряли в овраг, лес смыкался за спиной, а тревога, казалось, шла рядом — беззвучная, неотступная, как тень войны.

Партизаны в разрушенном паровозном депо торопливо готовили фашистам сюрприз, если те нагрянут сюда. Изготовили и заложили