След у таежной реки - Александр Александрович Тамоников

В третьем наборе, с которым работал Тягунов, обучалось полсотни «курсантов», разбитых на пять групп. Группы не смешанные, китайцы занимались отдельно от русских из-за языкового барьера. Учебная программа для третьего набора ничем не отличалась от предыдущих. Учили языки — русский и японский, проходили историю Маньчжурии, топографию, фотодело, связь. Большое внимание уделялось строевой подготовке и военному делу в целом. На этих занятиях изучалось применение оружия, «курсанты» практиковались в стрельбе по мишеням. Кроме того, совершались вылазки на природу, где обучающимся предстояли упражнения на пересеченной местности, часто с преодолением «водной преграды», которой служила Ашихэ.

Главным предметом в программе, на который отводилось в общей сложности полторы сотни часов, являлась контрразведывательная работа. «Курсанты» узнавали принципы конспирации, азы наружного наблюдения и многие другие хитрости. Первоочередной темой считалась работа с агентурой: как осуществляется подбор и вербовка агента, как ведется последующая работа с ним, как осуществляется его инструктаж, как необходимо разрабатывать «антияпонскую среду».

Тягунов отметил для себя, что именно на уроках по контрразведке заваливались негодные к этому делу «курсанты». Все остальные предметы, если давались тяжело, можно было при должном усердии и прилежании «вытянуть» — втолковать, разъяснить, показать наглядно. Хитрости контрразведки человек или усваивал, или нет, и в последнем случае помочь ничего не могло. Следовательно, для подобной работы требуется особый склад ума, особые свойства натуры. Нет таких свойств — пиши пропало.

Занятия длились до шести вечера с перерывом на обед. После шести — так называемое свободное время, когда появлялась возможность покинуть территорию школы и прошвырнуться по Харбину, пялиться в окна ресторанов, зайти на базар. В восемь вечера свободное время прерывалось ужином. Подкрепившись, «курсанты» опять могли заниматься личными делами до десяти часов, когда объявлялся отбой.

За соблюдением распорядка следили преподаватели и дежурные из числа «курсантов», ежедневно проводившие проверки. Но, несмотря на наличие надзора, который Тягунов находил смехотворным, жизнь текла в школе ни шатко ни валко. Лично Тягунов потребовал бы ввести более крутые правила, сократить свободное время и время, выделяемое на трапезы, повысить нагрузки. Здесь учат шпионажу или обучают вальсу? Такое впечатление, что вальсу: все так плавно, неторопливо и размеренно, словно кружишься с нежной барышней в кружевном платьице. И харч слишком сытен и обилен, хоть и обходится ученикам всего в шестнадцать гоби за месяц. Порции столь велики, что четверть не съедается. А это неправильно, тарелки должны вылизываться начисто. Нельзя так хорошо питаться и отдыхать, потому что легкая жизнь расхолаживает, снижает дисциплину и, что хуже всего, — извращает представление «курсанта» о предстоящей работе. На операциях требуется максимальная собранность, высокое чувство ответственности и готовность к риску.

Хватит ли у изнеженного «курсанта» терпения вот так целый час лежать в кустах на пригорке и вести наблюдение за группой дачных домиков на окраине Бикина?

Тягунов не неженка, ему терпения не занимать. Он вычислил уже три дома с признаками жизни. Первый из них забракован моментально: хозяйка выходила на крыльцо, потом мелькала в окошках, стучала какой-то железкой в глубине дома. Второй мог показаться пустующим, но затем агент забраковал и его, потому что внутри что-то громыхнуло и в окне сразу же заметалась чья-то тень. Третий, маленький, аккуратненький теремок с закрытыми ставнями, представлялся весьма многообещающим, пока Тягунов не приметил, что куча сожженного мусора рядом с домиком слабо тлеет. Э, нет, мусор жгли совсем недавно, хозяин или, скорее, хозяйка здесь, только ведет себя тише соседей.

Еще два дома точно пустуют, но они стоят слишком близко к обжитым и отлично просматриваются, незамеченным внутрь не прошмыгнуть. А вот тот, в отдалении, куда удобно подкрасться со стороны леса, вполне пригоден для дела и наверняка пустует: ставни не просто закрыты, а еще и заколочены. В течение часа ничего не видно и не слышно. Если кто-нибудь там был, то давно проявил бы себя. Разве что там лежит прикованная к кровати ветхая бабка? Что ж, ее нетрудно отправить к апостолу Петру, главное — не шуметь, чтобы не проснулась и не успела заголосить на всю округу.

Война поменяла жизнь городов. Где-то власти проводили так называемое уплотнение, подселяя в чужие квартиры эвакуированных или оставшихся без крова из-за бомбежек. Здесь же, в Приморье, часты вот такие пустующие заколоченные домики, чьи хозяева на фронте, воюют или погибли. Или же жильцы в таких домишках — ветхие старики, потерявшие детей и постепенно угасающие. Стариков хоронят одного за другим, их дома заколачивают.

Заколоченная развалюшка, которую облюбовал Тягунов, выгодна не только из-за близости к лесу. Из нее открывается хороший обзор на «генеральскую дачу», как Тягунов условно окрестил добротную избу с часовым, сидевшим на пороге или, лучше сказать, развалившимся в позе полулежа, отставив винтовку далеко в сторону. Часовой хоть и закрыл глаза, однако не спал. Он то и дело почесывался, вздыхал и крутил во рту длинный зеленый стебелек. Агент знал, что дача охраняется неспроста. Его проинструктировали, что через час-другой сюда приедет легковушка, которая привезет «важную птицу» из Хабаровска — некоего генерала, который проведет здесь примерно сутки, а затем отправится дальше, в один из южных городов Приморья. Едва генерал выйдет из машины, как агент достанет передатчик и сообщит разведгруппе, что цель прибыла.

Переползая от одной группы кустов к другой, агент сокращал расстояние до выбранного дома. Камуфляж из травы Тягунов предпочитал не использовать. Некоторые разведчики почему-то обожают водружать себе стог сена на голову, наверное, считают себя от этого блестящими мастерами маскировки. Чаще всего копна на голове жутко мешает. Она застилает глаза, колет и раздражает кожу, может вызвать чихание, а еще в траве видимо-невидимо всевозможных букашек, которые так и норовят залезть в нос или в ухо. Вдобавок неумело связанная копна демаскирует человека сильнее, чем полное отсутствие травы.

«Травка не с этой лужайки», — с озлобленностью подумал Тягунов, вспомнив дурацкую реплику одного из «курсантов», болтуна Езерского, редкостного тупицы. Езерский, дабы придать себе веса в глазах сокурсников, постоянно сочинял небылицы о ремесле разведчика, выдавая свои байки за правдивые истории, якобы самолично слышанные им от асов шпионажа. Непонятно только, где и когда успело повстречаться с асами шпионажа ничтожество по фамилии Езерский. В числе этих баек, вызывавших у Тягунова приступы тошноты, не последнее место занимала история о том, как чекисты заметили «топтуна», использовавшего, казалось бы, очень умелую и искусную маскировку из сорванной травы. Да вот незадача — хитрющие «смершевцы» смекнули, что «травка не с