Рейс без обратного билета - Александр Александрович Тамоников

нелетная погода. И третий случай – это если какая-нибудь взлетная полоса выйдет из строя. Хотя бы одна. А лучше две. Тогда вообще произойдет кавардак и сапоги всмятку, как выразился начальник. С одной-единственной полосы толком не повзлетаешь. И соответственно, шибко на нее не приземлишься. Взлет-посадка – дело сложное и затратное по времени.

– Ну, вот это уже кое-что! – согласился Дубко. – Что ж, продолжим рассуждения. Погодой мы командовать еще не научились, а потому нагнать дождей и вызвать ураган не можем. Значит, плохая погода отпадает. Сломанные самолеты? Ну, когда еще они сломаются! А самим нам выводить из строя как-то не с руки. Это, между прочим, преступление.

– Ну да, – согласился Терко. – Да и подозрительно это будет выглядеть, если все самолеты, которые есть на аэродроме, враз сломаются. Так не бывает.

– Совершенно с тобой согласен, – сказал Дубко. – Значит, массовая неисправность летательных аппаратов отменяется. Остается третий вариант – взлетные полосы. Вернее, временное их отсутствие. Хотя, надо сказать, и это выглядит подозрительно.

– Это отчего же? – не согласился Малой.

– Ну, как же, – Дубко пожал плечами. – Вдруг ни с того ни с сего на взлетной полосе затеяли ремонт. Да, на взлетной полосе. А еще лучше – сразу на двух. Тогда на аэродроме останется всего одна полоса. А что, это мысль! Хотя и подозрительная, но все же. Всего одна полоса! А если кто-то в чем-то усомнится, то вот они мы. Ремонтная бригада. Так что все честь по чести. Тут главное – успеть эти две полосы расковырять и привести тем самым в негодность! Ну и что вы на это скажете?

– А что? – поддержал его Малой и тем самым выразил общее мнение. – Мне кажется, недурственно. Как считаешь, командир?

Богданов считал так же, как и все остальные. Но все же заметил:

– Полосы-то мы расковыряем – это дело нехитрое. Тогда самолетов на аэродроме почти не останется. Все это так. Но вот что я думаю. Как было бы хорошо, если бы на аэродроме постоянно находился всего один самолет, готовый взлететь в любой момент. Тогда разбойничкам и выбора никакого не останется. Тогда бы мы порезвились…

– Хорошее дело, подходящее, – одобрил Терко. – В теоретическом смысле. А вот как на практике?

– А на практике это надо решать с начальником аэродрома, – сказал Богданов. – Вообще-то я его предупредил, чтобы он был готов к любым нашим предложениям, даже самым сумасбродным, и в точности выполнял их. Он, конечно, поморщился, но согласился. Так что пойду и обрадую его.

Идею Богданова о выведении из строя сразу двух взлетных полос начальник аэродрома воспринял с неодобрением. Даже руками замахал в знак протеста: это как же, дескать, я стану выводить аэродром из строя собственными руками? Вы что же, с ума там посходили? Не можете придумать какой-нибудь другой, не такой варварский способ, для того чтобы обезвредить ваших угонщиков? На что Богданов резонно заметил:

– Во-первых, эти угонщики такие же мои, как и ваши. Они – враги. Во-вторых, никакой способ их обезвредить не может считаться варварским, если речь идет о жизни людей. А сейчас так все и есть. То есть могут погибнуть люди. Что для вас ценнее: две взлетные полосы или человеческие жизни? Ну и в‑третьих, вспомните Отечественную войну.

– А при чем тут война? – мрачно поинтересовался начальник аэродрома.

– А при том, – сказал Богданов, – что в войну люди взрывали не только взлетные полосы на своих же аэродромах, но и собственные мосты, заводы и шахты – если не было другого выхода. Все средства хороши, чтобы победить врага. А эти самые угонщики – и есть враги. Мои, ваши, всех наших людей.

После таких аргументов начальник не нашелся что возразить, лишь спросил:

– И что прикажете делать?

– Переиначить расписание прибытия и убытия самолетов, – сказал Богданов. – В связи с временными техническими трудностями. Нужно сделать так, чтобы на аэродроме постоянно был лишь один самолет, готовый к взлету. Только что прилетевший или собирающийся вылетать – без разницы. Но один.

– И надолго вся эта беда?

– Вот чего не знаю, того не знаю! – Богданов развел руками. – Но думаю, что ненадолго. Скорее всего, на ближайшие два или, может, три дня и на столько же ночей. Им ведь, угонщикам, надо торопиться. Они же опасаются, что их могут выследить.

– Вот уж не знал и не думал! – проворчал начальник.

– Сдается мне, вы это уже говорили… Да, и еще. Все эти двое или трое суток мы должны оставаться на аэродроме. Днем еще ладно, а вот ночью нам надо где-то укрыться. Так, чтобы нас как можно меньше видели. Подумайте, где и как нам спрятаться.

– Мой кабинет вас устроит?

– Нет. Слишком людно, и мы будем на виду. Придумайте что-нибудь другое.

– Тогда склад с вещевым довольствием. Ничего другого предложить не могу.

– И не надо. Склад – это самое подходящее для нас место. Где он у вас располагается?

– С краю аэродрома, – начальник указал рукой куда-то вдаль.

– Ну, тем более. Да, разъясните заодно милиционерам и сторожам, что так и надо. И чтобы они держали язык за зубами.

– Разъясню.

* * *

– С начальником у нас полное взаимопонимание, – сказал Богданов, вернувшись к бойцам. – Хотя выводить из строя сразу две полосы он категорически не желал. Пыхтел, кряхтел, возражал… Пришлось прочитать ему идеологически направленную лекцию о том, что борьба со всякими угонщиками – наше общее дело. Ладно. Поскольку мы, как вы сами понимаете, должны находиться на аэродроме двое, а может, и трое суток, то нам выделено место для ночлега. Как вам нравится склад вещевого довольствия?

– А что, вполне, – хмыкнул Дубко. – В том смысле, что бывало и хуже… Ну, так о чем вы договорились со строптивым начальником аэродрома?

Богданов в сжатой форме поведал своим товарищам о результатах разговора.

– Идея, конечно, интересная, – одобрительно произнес Дубко. – Единственный самолет на взлетной полосе. Хм… Хочешь – угоняй, а не хочешь – как хочешь. А уж что это будет за самолет, кто в нем будет, взлетит он или не взлетит – тут, понимаешь ли, дело такое… Одним словом, выбор у разбойничков будет небогатый. А что, мне нравится.

– Это напоминает мне рыбную ловлю на живца, – усмехнулся Терко. – На досуге я люблю порыбачить, сами знаете. А потому знаю, о чем говорю. Вот – крючок, на нем – живец. Крючка, понятное дело, не видно. Хочешь – клюй, не хочешь – не надо. Обычно рыба клюет. Другой-то приманки поблизости нет.

– Так-то оно так, – согласился Рябов. – Да вот только не заподозрят ли чего-нибудь угонщики? Уж слишком неудачно