След у таежной реки - Александр Александрович Тамоников

другой чекист — человек, с которым Красноусов часто судачит, делится слухами, секретами, который упустил Тягунова 14 августа, затем придумал историю о бегстве агента в Иман 18 августа и который задумал поссорить Назарова и Шпагина, играя на ревности полковника к переводчице Бояркиной. Человек, на которого Назаров подумал бы в последнюю очередь. Это — Леонид Мелентьев.

3

— Вот уж не думал, что нам с тобой, Леонид Дмитриевич, придется так поговорить. На какие иностранные разведки работаешь и как давно?

Без ответа. С момента, когда Мелентьева ввели в допросную, он не проронил ни слова. Немой, как и Кузьмин? Не исключено. Впрочем, Назаров в это не верил. Капитану сложно сейчас говорить с тем, кого считал закадычным другом. Надо полагать, что и Леонид не знал, как себя вести в обществе Николая, поэтому принялся играть в молчанку.

— Когда впервые начал передавать информацию самураям?

И этот вопрос «крот» проигнорировал.

— Ты подготовил покрышку для переправы Филина через Амурскую протоку?

Мелентьев стал растирать ладони и запястья. На левой руке блеснули иностранные часы.

— Швейцарские.

Леонид поднял глаза, услышав эту реплику.

— Не «Фельсус», конечно, — рассуждал вслух Назаров, — но наводит на размышления. Пьяница ошибся, что неудивительно. В подпитии легко перепутать марки часов, тем более иностранных. На самом деле ты носишь «Вагнер». Тоже швейцарские, и тут-то Разумовский не соврал.

«Крот» воздел и опустил брови, показывая всем видом, что говорить не намерен.

— Еще какие поручения выполнял?

Мелентьев сложил руки на груди.

— Знаешь, начинаю тут вспоминать разное, — заговорил Назаров. — Например, как ты сокрушался, когда мы под суд отдали белоэмигранта, который самураям прислуживал и антисоветскую пропаганду распространял. Ты жалел его, говорил, что запутался человек, заблуждался. Зато на другой день ты смеялся над голодающей женщиной, которая просила подаяние на улице. Она в слезах убегала, чуть от стыда не сгорела, а ты гоготал ей вслед: «Слабые люди!» Вот интересно, почему я тогда нашел тебе оправдание? Другой бы на моем месте, кто-то более умный, тебе бы руки после такого не подал.

Мелентьев надменно хмыкнул.

— Вспоминаю твое восхищение врагами нашей страны, — продолжал Назаров. — Ты же просто обожаешь белогвардейцев, обожаешь фашистов. Всегда их восхвалял, какие они мужественные и сильные духом. А я годами ничего не видел и не слышал, напротив, считал ценным качеством «смершевца» уважение к противнику и понимание его сильных сторон. Сразу ведь можно было догадаться, что ты переметнулся на сторону людоедов.

— Служить настоящей силе — великая честь, — неожиданно изрек Мелентьев с неприкрытой гордостью.

Назаров с каменным лицом выслушал эти слова. Перед ним сидел еще один почитатель «сверхчеловеков», презирающий «слабых». Ясно, откуда его презрение к Советской стране: последние два года ее нельзя было назвать сильной — она растерзана, унижена, близка к гибели. Но разве за силу, за мощь мы ее любим?

— Ты этот плакат внимательно рассмотрел? — Николай Иванович ткнул пальцем в висевший на стене лист, с которого смотрела седовласая пожилая женщина в алых одеяниях. «Родина-мать зовет». — Старушка-мать сильна не сама по себе, она своими сыновьями сильна. Наш сыновий долг — встать на ее защиту, отстоять, чтобы она жила дальше с высоко поднятой головой.

Назаров, еле сдерживая эмоции, вышел из-за стола и вплотную подошел к Мелентьеву. Начался поединок взглядов.

— Легко любить страну богатую и сильную. А ты попробуй любить такую, как сейчас, побитую и разграбленную! Сыном ей быть попробуй!

— Она мне не мать! — проорал в ответ Леонид. — Сын родной матери не боится, а мне здесь жить страшно! Каждый раз на работу иду в ужасе, трясусь, когда порог управления переступаю. Вдруг схватят, арестуют за неосторожное слово и отправят «на мхи»?

Что-то никого из подчиненных Назарова не арестовали, а уж сколько парнишки глупостей наговорили по молодости!

— Зачем же в СМЕРШ пошел, раз так страшно у нас? — спросил Николай Иванович и не дал ответить: — Я знаю зачем. Потому что на фронте страшнее было. Журналисты под пули лезли на передовой, наравне с бойцами. Под бомбежки попадали. Тебе такой работы не хотелось. Спрашивается, зачем тогда вообще в армию подался? А я скажу зачем. Затем, что на завод было идти зазорно, не желал рученьки о чумазые железки марать. Захотелось в армии отсидеться. Ведь как белую контру разбили, никаких войн уж десять лет не случалось. Солдат спит, служба идет. Так не пойти ли служить? Надеялся у нас протирать штаны, пока на них лампасы не появятся. А девки ой падки на военную форму!

Николай Иванович говорил все это и прозревал. Перед ним сидел бездельник, подонок, ничтожество. И трус, жалкий трус, который всего панически боялся, искал укромное местечко, где бы от жизни спрятаться. Но при этом местечко теплое, сытное, почетное, чтоб можно было за просто так честь и славу заполучить, сладких пряников наесться, перед девчонками покрасоваться.

— Думал в тридцать седьмом награду и продвижение получить, когда Поливанова оболгал и в тюрьму упрятал. Не сработало. Лаврентий его имя очистил. А год назад в НКВД новое дело открыли — по клевете на Поливанова. С тех пор тебе страшно в управление приходить. Испугался, вдруг нагрянет проверочка: «Почему вы, старший лейтенант Мелентьев, дали ложные показания против сослуживца?» От подлости твой страх!

Мелентьев угрюмо молчал, напряженно думая, как бы ответить хлестким словцом. Но подходящие слова не шли в голову, как и тогда, когда в муках корпел над статьями в редакции «Красной зари».

— Чего хочешь?

— Выкладывай, как стал работать на Японию. И сообщи все, что знаешь о Тягунове. Мои ребята уже доказали, что он и есть Филин, выкрутиться ему не получится. Значит, он будет «топить» других, чтобы избежать расстрела. Кучеренко он уже сдал, теперь очередь за тобой. Но если заговоришь первым, чистосердечное признание тебе зачтется. Кодекс ты читал.

Назаров лгал. Тягунов не собирался выдавать «крота», который представлял огромную ценность для японского командования. Филин оставался верен себе, сохранял чувство профессиональной гордости. Опытный шпион, он выкручивался, искал лазейки, менял личины, вытаскивал «из рукава» запасные легенды, но поставить под удар планы Японии не помышлял. Мелентьев, однако, ни о чем таком не подозревал. Подлый предатель моментально поверил, что Тягунов сдаст его с потрохами.

— Меня завербовал в мае текущего года помощник военного атташе в СССР подполковник Асаи Исаму. Мы познакомились с ним через одну мою подругу, которую он обхаживал, дарил ей щедрые подарки, угощал дефицитными сладостями, склонял к интимной связи. Она в то время состояла в отношениях со мной, но принимала ухаживания японца. Он ухлестывал за многими женщинами, с некоторыми спал, но не потому, что был бабником. Исаму использовал женщин для получения информации. Все его