Звезда героя - Сергей Малинин

его играть в детектива! Вот и доигрался! Сиди теперь и думай, как выпутаться. А выпутаться, судя по некоторым признакам, будет ох как непросто. Кто-то приложил массу усилий к тому, чтобы убрать его с дороги. И кто бы это мог быть? Жигалов при всех его отрицательных качествах не настолько глуп, чтобы считать свою версию убийства Виктора единственно верной. Версия эта не лезет ни в какие ворота, и, отстаивая ее с риском для своей драгоценной карьеры, капитан, скорее всего, действует в интересах какого-то третьего лица, достаточно влиятельного, чтобы оказывать на него давление. Одинцова таким лицом не назовешь: он только что приехал в город и не имеет здесь ни знакомств, ни связей. Так кто тогда – Кукушкин? Да, капитан Кук, пожалуй, достаточно авторитетная личность в городе, да и денег на подкуп Жигалова у него хватит с лихвой. Кроме того, если предположить, что Кук уже какое-то время промышляет контрабандой, то своя рука в правоохранительных органах, в том числе и в военной прокуратуре, ему просто необходима.

Получалось, что беспрепятственно взять золото мог только Одинцов, а организовать арест Машкова было по плечу доктору Кукушкину, что, в свою очередь, наводило на мысль о сговоре. Что ж, если бы речь шла о каких-то посторонних людях, Машков не нашел бы в такой версии ничего странного и неправдоподобного. Тридцать килограммов ювелирных украшений – огромный соблазн, и, когда тебе предлагают долю в таком крупном деле, устоять нелегко. И неважно, уговорил Кукушкин Одинцова пойти на это или Иван сам взял доктора за глотку и потребовал свой процент от выручки, важен, как и в любом другом деле, результат. А результат налицо…

«Странный какой-то результат, – подумал он вдруг. —Ну взяли меня за хобот, ну сунули в кутузку… Но ведь Жигалов – не единственный следователь в прокуратуре! Начнут проверять мои показания и моментально упрутся в кучу свидетелей, которые подтвердят, что в Москву я вылетел именно тем рейсом, на который изначально купил билет, и что сразу же по прилете снял номер в гостинице, и что на завод прибыл своевременно и торчал там как проклятый, честно отрабатывая свои командировочные… Обвинение моментально развалится, я выйду из СИЗО и начну отвинчивать головы направо и налево…»

Дверь фургона опять открылась. Кто-то, тяжело сопя, взобрался по лесенке, послышались шаги, и Машков увидел сквозь решетку усатого прапорщика, в одной руке у которого был ключ от дверного замка, а в другой – пистолет. Машков предположил, что вертухаи, посовещавшись, решили возложить почетную обязанность возиться с заменой проколотого колеса на арестованного. «Совсем обалдели от безделья», – подумал он с естественным раздражением офицера, наблюдающего отъявленное разгильдяйство нижних чинов.

Подтверждая его догадку, прапорщик отпер дверь.

– Выходи, – сказал он. – Приехали, конечная.

Машков выбрался из камеры и остановился в дверном проеме, щурясь от ударившего в глаза солнечного света. Теплый ветер с горьковатым запахом степных трав касался его лица, и было очень трудно не думать о том, что в следующий раз он увидит такой простор еще очень нескоро.

– Выходи, – повторил прапорщик. – Приехали, конечная.

Это заявление показалось Машкову довольно странным. Прокол колеса – не настолько серьезная неисправность, чтобы бросать машину посреди дороги и ковылять по жаре пешком, ведя под конвоем скованного наручниками арестанта. И потом, каким ветром их занесло на эту заброшенную дорогу, когда по новому шоссе до города можно добраться вдвое быстрее? Заблудились они, что ли?

Он спрыгнул с подножки фургона на дорогу. Поле зрения расширилось, и он сразу увидел лежащего рядом с передним колесом машины конвоира. Поза у парня была неестественная – живые так не лежат, – а торчавшая из спины рукоять ножа окончательно проясняла картину. Машков мгновенно понял, что происходит, и оценил предусмотрительность противника. Эта непредвиденная остановка в ложбине между двумя каменистыми холмами была ответом на все его вопросы. Смерть подозреваемого при попытке к бегству автоматически расставляла точки над «i»: преступник погиб, не успев произнести ни словечка в свое оправдание, дело можно с чистой совестью сдавать в архив, и в деле этом нет и уже не будет ни единого упоминания о каком-то золоте, которое будто бы было выловлено из бухты, а затем бесследно исчезло из сейфа…

Куда как удобно!

Что ж, это действительно было очень удобно во всех отношениях, и Машков вдруг осознал, что это удобно и для него тоже. Противник играл грубо и грязно; он не оставил кавторангу выбора, и это радовало, потому что автоматически переводило игру на знакомое Машкову поле. Теперь ему уже не нужно ломать голову над тем, как не запутаться в хитро расставленных следователем сетях, каким путем пойти и что сказать. В данный конкретный момент мир сузился до ширины канала пистолетного ствола, на одном конце которого была жизнь, а на другом – смерть.

Усатый прапорщик стоял в метре от него с пистолетом наготове и, похоже, считал, что находится в полной безопасности.

– Пошел, – скомандовал он и сделал движение стволом в сторону обочины.

– Приговор окончательный и обжалованию не подлежит? – с улыбкой спросил Машков.

– Вот именно, – кивнул прапорщик. – Отставить разговорчики! Шагом марш!

– Вертухаями своими командуй, – посоветовал Машков и начал действовать.

В течение следующих двух секунд произошла масса событий. Усатый прапорщик за это время потерял пистолет и сознание; в промежутке между двумя этими печальными происшествиями он успел как минимум дважды удариться головой о металлическую стенку фургона, получить перелом челюсти, носа и двух ребер, после чего наконец был отпущен в свободное падение. Он еще падал, а Машков уже занялся водителем, который торопливо юркнул за кабину, вряд ли успев как следует понять, что происходит.

Кавторанг обогнул пышущий жаром пыльный радиатор грузовика. Навстречу ему сверкнула бледная вспышка выстрела, звук хлестнул по ушам, и сейчас же левый бок обожгло короткой вспышкой боли. Выстрелить снова водитель не успел: Машков ногой выбил у него пистолет и наотмашь ударил скованными руками. Водитель с глухим металлическим гулом ахнулся правым ухом о дверцу кабины и мешком осел в пыль.

Не без труда отыскав ключи и сняв наручники, Машков осмотрел бок. Рана показалась ему скверной, пуля засела внутри, но сейчас на самолечение не было времени. Он обыскал охранников, забрал их мобильные телефоны, оружие и документы. Убитого солдата кавторанг трогать не стал, ограничившись тем, что снял автоматный рожок и забросил в кабину грузовика. Прощаться с конвоем он не стал тоже: его бы все равно не услышали. Дверца грузовика с лязгом захлопнулась, двигатель хрипло зарычал, и машина, ковыляя на полуспущенном колесе, скрылась за