Синдром усталости - Владимир Николаевич Моргунов

6

Из сообщений прессы.

“В середине июня 1993 года Примаков практически незамеченным провел четыре дня в Вашингтоне, где встречался с директором ЦРУ Джеймсом Вулси.

В ходе продолжительных переговоров Примаков и Вулси обсуждали способы сотрудничества их организаций и обмена информацией по таким угрожающим всему миру явлениям, как терроризм, распространение оружия массового поражения и торговля наркотиками."

“За рубежом.”

***

— … Хуже другое, — Вулси выпятил нижнюю губу, отчего его лицо на мгновение приобрело растерянное и даже беспомощное выражения, — самая большая опасность заключается в том, что существуют преступные транснациональные корпорации. Их руководители — люди достаточно скромные, о них не прочтешь в журнале “Форчун”, где печатаются списки миллиардеров всех стран. Но миллиарды у них есть. Когда в марте 1990 года едва не вспыхнул ядерный конфликт между Индией и Пакистаном, об этом мало кто знал. Позже журналисты распространили версию о том, будто противостояние, едва ли не завершившееся ядерным пожаром, всеми силами и средствами замалчивалось именно по той причине, что это Соединенные Штаты вооружили Пакистан до такой степени. Это не соответствует истине или соответствует ей весьма мало. Если в Штатах и существовали люди, которые занимались подобными вещами, то в правительстве, в администрации президента и среди директоров крупных компаний они никогда не составляли большинства.

Увы, надо признать, что ЦРУ в то время оказалось не на высоте. Но у ЦРУ существовало оправдание, — тут нынешний директор всезнающего ведомства лукаво усмехнулся. — Оно очень много времени уделяло “Империи зла”.

— Может быть, даже излишне много внимания, — кивнул Примаков. — Я недавно прочел интервью Джона Ле Карре: он сравнивает СССР конца брежневской эпохи с рыцарем, который давно умер под латами и смерти которого не замечают его противники.

— Что же, — лицо Вулси опять приняло озабоченное выражение, — может быть, Ле Карре и хорош как литератор, но его склонность к метафорам и эпитетам явно помешала ему как следует развить аналитические способности. Он уже как-то зловеще романтизировал фигуру шпиона, помещая ее в центре хоровода роковых страстей. Но мы-то с вами знаем, что во главе угла всегда стоят вещи прозаические — государственные интересы и интересы крупных финансовых групп.

Так вот, кому-то ядерное вооружение Пакистана оказалось более выгодно, чем администрации Рейгана со всеми “ястребами”. Счет не сходится — вот что могли сказать аналитики, сравнивая сумму всех предыдущих поставок материалов и технологий с тем, что имелось у Пакистана весной девяностого года. Даже если принять во внимание определенные нашей службой с приличной степенью точности размеры “подпитки” со стороны ФРГ в области высоких ядерных технологий и учесть некоторые самостоятельные пакистанские разработки типа подвески облегченного ядерного заряда к “Ф-16", все равно реальное наличие вооружений превосходило все варианты предварительных подсчетов. Для того, чтобы все это проверить, пришлось менять орбиты нескольких спутников-разведчиков.

— И поставлять дополнительное оборудование на Диего- Гарсиа[3], — обыденном тоном прибавил Примаков.

— Да, и это тоже, — охотно подтвердил Вулси.

— У нас такая супермощная сеть в Исламабаде, — сказал Примаков, — значит, все-таки потребовалось проверять и ее информацию?

— И это не оказалось излишним. Уж Ричарда Керра[4] никак не назовешь впечатлительным. А он называл индийско-пакистанскую конфронтацию еще более страшной, чем ракетный карибский кризис. Теперь, когда “холодная война” закончилась, мир раскололся на множество осколков — очень острых, очень опасных. Мы же с вами знаем, например, что не одни только армяне с азербайджанцами хотят продолжения войны в Карабахе, равно как не только сербы, хорваты и тамошние мусульмане раздувают пожар в бывшей Югославии. И не только Россия и Штаты могут сейчас защищать свои интересы в разных частях света. Все усложнилось. Любой агент скажет вам, что сейчас работать стало намного сложнее и опаснее, чем лет двадцать назад.

— Что верно, то верно. Под этим заявлением и сам могу расписаться, — едва заметно вздохнул Примаков.

***

17 марта 1994 года, четверг.

Вашингтон.

Сотрудник СВР России Альберт Лобачев сидел на одной из квартир ЦРУ, окна которой выходили на Капитолий, располагавшийся, правда, в значительном отдалении. Лобачев находился в обществе агента ЦРУ со страшно популярной фамилией Коппола.

Выехать куда-то опять Лобачеву сразу не пришлось, потому что вскоре случилась осень 91-го и зима 91-92-го. Но его взяли во вновь образованную службу внешней разведки — наверное, отметили все же кое-какие способности, кроме отличного знания языка.

Аналитику Копполе не надо было напрягаться и говорить слишком медленно и внятно: его собеседник с полуслова улавливал даже сленг.

Сейчас Коппола и Лобачев в рамках сотрудничества их организаций занимались расследованием одного и того же дела, касающегося, как выяснилось, и США и России.

— Вот, Эл, — Коппола нажал на клавишу, и на мониторе появилось изображение двух мужчин. — Это Лондон, год восемьдесят восьмой. Одного из этих типов ты, разумеется, знаешь: это Елизаров, который был депутатом вашего парламента и которого совсем недавно убили. Второго ты можешь знать, а можешь и не знать, но МИ-5, МИ-6 и ЦРУ он был знаком достаточно хорошо. По паспорту он значился Бука- новым, в тот раз приехал на симпозиум вместе с группой ученых, жил в одном номере с Елизаровым. На самом деле он являлся офицером КГБ, служил в ПГУ — так тогда называлась эта служба — настоящая его фамилия была Гурьев. В общем-то этот парень был далек от науки, тем более, такой тонкой и специфической, как микробиология. Похоже, его просто приставили наблюдать за всеми — обычное явление для КГБ того времени. То, что он жил с Елизаровым в одном номере, объяснялось случайностью выбора. Теперь пойдем дальше.

На экране появилась еще одна фотография. Довольно четкая. Тоже двое мужчин. Один из них Елизаров, другой — высокий, черноволосый, с тонкими усиками.

— По аккредитационной карте он значился Камалем Рави, представителем королевства Иордании. Ну, иорданец, так иорданец, кто на это особое внимание обращать станет, хотя, во-первых, зачем Иордании, стране с, мягко говоря, не очень развитой наукой, тратиться на такие мероприятия, как этот симпозиум? Судя по этому снимку, Рави неплохо владеет русским, ведь Елизаров, кроме русского, ни на каком другом языке не говорил.

— Вам и это удалось установить? — ревниво спросил Лобачев. В личном деле Елизарова в графе, отмечающей владение иностранным языком было написано: “Английским. Читаю и перевожу со словарем”.

— Разумеется. Сделать это было довольно просто — только проверить, пользовался ли он наушниками для прослушивав я синхронного перевода и на каком языке читал реферат.

— Но ведь не каждый же участник симпозиума проверялся вами таким