Звезда героя - Сергей Малинин

– Делать мне больше нечего, – уже не так уверенно огрызнулся Одинцов.

– Машка сбежал из-под стражи, – понизив голос, сообщил ему Кукушкин. – Один человек убит, двое покалечены, автозак в бухте кверху колесами, а этот дурак, по слухам, ранен. Его надо вытаскивать, а для этого мне необходимо знать, что тут, черт возьми, произошло.

– Можно подумать, ты не знаешь, – с ноткой сомнения произнес Иван.

– В машину, – нетерпеливо повторил Кукушкин. – По дороге скажешь все, что хочешь мне сказать. Я ведь вижу, что хочешь, так что хватит ломаться. Или ты боишься?

– Тебя, что ли, клистирная трубка? – немедленно вызверился Одинцов. Все-таки во многом он так и остался мальчишкой, и управлять им было одно удовольствие: нажми на кнопку – получишь результат.

– Девочка, ты жить хочешь? – цитируя бородатый анекдот, печально произнес Алексей и уселся за руль.

– С тобой, что ли, коз-з-зел? – тоном полнейшего пренебрежения закончил цитату Одинцов и плюхнулся на сиденье рядом с ним. – Ладно, – добавил он нормальным голосом, – поговорим. Ты прав, я до смерти хочу тебе коечто сказать. А потом тебя послушаю…

– Послушаешь, послушаешь, – пообещал Кукушкин и рванул машину с места так резко, что Ивана бросило на спинку сиденья, а не закрытая им дверь захлопнулась сама собой.

* * *

«Лендровер» стоял в нескольких метрах от обрыва, по ступицы колес утонув в выгоревшей траве. Заходящее солнце играло тусклыми огненными бликами на его грязных бортах и золотило осевшую на ветровом стекле пыль. Поодаль виднелась яркая нейлоновая палатка, рядом с которой в заботливо выкопанной и обложенной камнями ямке чернело пятно кострища. Кострище было свежее, над ним все еще поднимался легкий дымок, а когда с моря тянуло ветерком, под слоем невесомого серого пепла начинали лениво рдеть горячие угли. По бокам кострища кто-то воткнул самодельные рогатины; рядом валялся пустой перевернутый котелок.

Под обрывом, полусотней метров левее того места, где стоял «лендровер», на мелководье лежал перевернутый грузовик со смятой в лепешку кабиной и покореженной при ударе о каменистое дно металлической будкой с узкими зарешеченными окошками. Волны уже давно разорвали на куски и разнесли в разные стороны радужную пленку масла и пролившейся солярки, и теперь эти обрывки, вытянувшись ленточками, колыхались вокруг прибрежных камней.

С того места, где по пояс в воде стоял Иван Одинцов, грузовик не был виден – его закрывал выступ скалистого берега. Впрочем, автозак его не интересовал: он уже осмотрел машину и пришел к выводу, что, если бы водитель во время падения находился в кабине, никакие волны не смогли бы его оттуда извлечь. То есть волны, конечно, бывают разные, но та, у которой хватило бы силы буквально выдрать намертво зажатое между рулевой колонкой и спинкой сиденья тело, скорее утащила бы на глубину грузовик. А раз так, то машина представляла собой всего-навсего груду металлолома – далеко не первую и, надо думать, не последнюю из мусорных куч, которые человечество бездумно сбрасывает в воды мирового океана.

Доктор Кукушкин, для отвода глаз обложенный со всех сторон удочками и вооруженный спиннингом, в одних ярко-красных плавках стоял на камне под самым обрывом, и набегающая волна время от времени щекотала его ступни.

– Вон там, – говорил он, – видишь, где из трещины трава выросла? Вот примерно на этом месте.

– Сколько нужно плыть под водой? – рассеянно скользя взглядом по растрескавшимся, готовым обрушиться в воду выступам скалы, поинтересовался Иван.

– Мне показалось, что километр, – честно признался Кук.

– Ну-ну, – недоверчиво произнес Одинцов.

– Я же говорю: показалось. Я, в отличие от вас, не Ихтиандр, у меня не жаберные щели, а нормальные человеческие легкие. На самом-то деле там, наверное, метров пятьдесят. Ну, от силы сто.

– Поплыли вместе, – уже не в первый раз предложил Одинцов.

– Поплывем, если есть зачем, – тоже не впервые отказался Кукушкин. – Сначала разведай, что да как. Тебе это раз плюнуть, а я не водолаз, я врач, и мне утопать неинтересно… Ну, что ты уставился? Боишься, что на обратном пути я тебя камнем по башке хвачу? Так это не моя, это ваша с Машкой специальность. Это вы черепа проламываете, а я их, как правило, латаю…

Иван сердито надвинул на лицо маску, чтобы скрыть неловкость. Когда, отбросив дипломатию, в которой все равно был не силен, он прямо рассказал Куку о своих подозрениях в его адрес, доктор со свойственными всем без исключения хирургам цинизмом и жестокостью (неизменно, по его собственным словам, идущими во благо неблагодарным пациентам) высмеял и его, и Машкова, и их умозаключения. «Умозаключения! – для убедительности колотя кулаком по баранке «лендровера», на всю округу разорялся он. – От слова «ум»! А вы куда лезете, костоломы? У вас же в головах всего по одной извилине, да и та – вмятина от околыша! Контрабандиста они вычислили! Убийцу в белом халате! Врача-изверга! Да чтоб вас до конца жизни только такие и лечили!»

Ничего более содержательного Кук в свое оправдание так и не сказал. Собственно, он и не пытался оправдываться, и именно это обстоятельство почему-то убедило Ивана в его полной непричастности к этому делу с контрабандой. Он попытался скрыть неимоверное облегчение, которое при этом испытал, но Кук, как и в юности, читал по его лицу, как в открытой книге.

– Стыдно, товарищ капитан третьего ранга, – сказал он, со своеобычной лисьей полуулыбкой вертя баранку. —Стыдно ведь, а?

– А что мы должны были думать? – огрызнулся Иван, которому действительно было стыдно. – Твой дядя…

– «Самых честных правил», – перебил его Кукушкин. – Да, дядя… Дядя Лева – это, конечно, отягчающее обстоятельство. Видимо, придется все-таки тебя просветить, иначе ты не успокоишься.

И он просветил Ивана по поводу своего дядюшки Льва Георгиевича Волошина, столичного торговца ювелирными изделиями. По его словам, некогда они с дядюшкой действительно жили душа в душу – потому, наверное, что обитали на изрядном удалении, в разных городах, встречались изредка и ненадолго и не особенно вникали в дела друг друга. Да и в какие такие дела своего богатого родственника мог вникать Алексей Кукушкин – школьник, а затем сопливый слушатель военно-медицинской академии? Дядюшка был весельчак, балагур, отменный рассказчик, душа любого общества; сам будучи бездетным, он всю жизнь осыпал единственного племянника подарками и всячески его баловал, чем не раз вызывал неудовольствие своей сестры – матери Алексея.

Когда Кук повзрослел, оперился и упорхнул из родного Питера в далекий провинциальный Новороссийск, их общение с дядей Левой свелось к нечастым телефонным звонкам, обмену праздничными открытками