Звезда героя - Сергей Малинин

С точки зрения Ивана Одинцова, это было не столько предосудительно, сколько странно и непонятно: какого черта, в самом деле?! Ему что, жить не на что? Сменить честь военно-морского офицера на денежные знаки – это что, такая выгодная сделка? Это был, пожалуй, самый главный вопрос, который Иван хотел задать Зимину, если окажется, что вся эта затея с контрабандой – дело его рук.

Сложнее было думать о том, что они станут делать, если выяснится, что Зимин невиновен. Тогда останется только Жигалов, из которого придется вытрясать правду всеми мыслимыми и немыслимыми методами. Но главарь шайки, похоже, знает о каждом их шаге едва ли не загодя и, несомненно, примет меры – например, прикончит товарища капитана в каком-нибудь темном углу по дороге домой.

Сделав над собой усилие, Иван выбросил из головы эти мысли, поскольку не любил гадать на кофейной гуще. У него возникло сильнейшее желание просто пойти к Зимину – постучать в дверь, извиниться за поздний (или скорее ранний) визит и выяснить все прямо на месте.

Дорога обогнула очередной холм. Близился восход солнца, непроглядная ночная темень начала потихонечку сменяться серыми предрассветными сумерками, и, одолев поворот, Одинцов увидел впереди бесформенное темное пятно садовой зелени, кое-где прорезанное искорками электрического света и смутно белеющими во мраке стенами дачных домиков. Представив себе уютную кухню Машкова, Иван не сумел вовремя остановиться и вслед за кухней представил постель – удобнейшую полуторку с мягким матрасом и подушкой в чистой, крахмальной наволочке. Длинная пешая прогулка успокоила расходившиеся нервы, возбуждение схлынуло, и он вдруг осознал, что вздремнуть минуток шестьсот или хотя бы триста – не такая уж плохая идея.

Не замедляя шага, он сладко зевнул и потянулся всем уставшим за долгий и трудный день телом. Пляжные тапочки, о которых он совершенно забыл, выпали у него изпод мышки и с глухим двойным шлепком упали на дорогу. Чертыхнувшись, Одинцов нагнулся за ними, и в это самое мгновение на склоне холма в полутора десятках метров от дороги блеснула короткая вспышка. Над дорогой прокатился звук пистолетного выстрела, и пуля, просвистев над головой, с треском ударилась о лежащий в траве у обочины камень.

Вторая пуля взметнула облачко пыли в том месте, где только что стоял Иван. Приподнявшись на одно колено после стремительного кувырка в сторону, который Одинцов сделал раньше, чем успел осознать происходящее, он выстрелил в ответ, только теперь заметив, что пистолет уже у него в руках. Стрелял он почти наугад, не видя мишени, в то место на склоне, где заметил вспышку, но, судя по всему, выпущенная им пуля легла очень близко к цели. Наверху раздался испуганный возглас, со стуком покатился потревоженный камень, и на фоне светлеющего неба мелькнула сгорбленная тень. Одинцов выстрелил, и человек остановился на бегу, прогнув спину и на мгновение замерев в позе гимнаста, только что совершившего соскок с турника. Потом он упал; вторая тень, выпалив навскидку и промазав на добрых три метра, черной молнией перевалила гребень холма и исчезла из вида раньше, чем Иван успел выстрелить.

Он бросился вдогонку, но почти сразу остановился, больно ударившись босой ногой о притаившийся в сухой траве камень. На противоположном склоне холма затрещал и сразу же бешено взревел двигатель резко рванувшего с места мотоцикла. Звук быстро удалился, и вскоре Иван увидел вдалеке, вне досягаемости пистолетной пули, скачущее по ухабам пятно света от мотоциклетной фары. Мотоцикл без приключений выбрался на дорогу и на бешеной скорости умчался в сторону дачного поселка. Искать его там, естественно, не имело смысла: вряд ли мотоциклист после такого приключения рискнет остаться в поселке. Скорее всего, он выскочит на новое шоссе и уже через двадцать – тридцать минут будет в городе, где и растворится без следа.

Разыскивая разлетевшиеся по дороге шлепанцы и ругая себя за то, что совсем расслабился и вышел из дома в такой неподходящей обуви, Иван призадумался. Было ясно, что мотоцикл с двумя незадачливыми стрелками прибыл сюда той же дорогой, которой только что убыл. Ответить на вопрос, как они сюда попали, было легче легкого; гораздо труднее было понять другое: почему они здесь оказались, как узнали, что кап-три Одинцов появится именно здесь и именно в этот глухой предрассветный час?

Иван на всякий случай старательно, не пропуская ни одного шва, ощупал немногочисленные предметы одежды, что были на нем в данный момент. Чувствовал он себя при этом примерно так же, как культурный, просвещенный, на словах не признающий суеверий человек, принародно плюющий через левое плечо и осеняющий себя крестным знамением при встрече с черной кошкой. Разумеется, никаких микрофонов ни на тельняшке, ни в шортах не обнаружилось. Их там и не могло быть, потому что навесить их на Ивана в течение последних полутора – двух суток мог бы разве что Кук, а Куку это было ни к чему: он и так знал, куда направляется и что намерен делать Одинцов. Больше этого не мог знать никто, и Ивану это не понравилось.

Он похлопал себя по карманам, но телефон, как это часто случалось, остался на даче: эта штуковина звонила так редко, что Иван ее постоянно где-нибудь забывал. А было бы недурно прямо сейчас позвонить Куку и сообщить, что его хитроумный план провалился, что он выдал себя с головой и что голову эту ему вскорости отвинтят.

Тут он вспомнил про оставшегося в гроте беспомощного Машку и сделал движение, будто намереваясь опрометью броситься назад. Остановило его простенькое соображение: если Кук хотел убить кавторанга, он мог сделать это сто раз, пока некий капитан третьего ранга совершал свою романтическую пешую прогулку под звездами.

Но если организатором покушения был не Кукушкин, оставалось только поверить в черную ворожбу, магические кристаллы и чтение мыслей на расстоянии – словом, во все то, во что Иван Одинцов никогда не верил и верить не собирался.

В сереньком предутреннем сумраке он отыскал свои шлепанцы, обулся и с пистолетом в одной руке и фонариком в другой стал осторожно подниматься по склону.

Человек, которого он подстрелил, лежал на спине в каком-нибудь десятке метров от вершины холма. Он был мертв, как кочерга, и невидящий взгляд его открытых глаз был устремлен туда, где вскоре должно было подняться солнце. Судя по этому взгляду, умер он мгновенно, и Одинцов чертыхнулся про себя: впервые за все это время столкнувшись лицом к лицу с реальным противником, он своей рукой уничтожил уникальную возможность потолковать