Звезда героя - Сергей Малинин

Предутренние сумерки скрадывали черты лица убитого, превращая его в лишенную деталей сероватую маску с темными провалами глазниц и оскаленного рта. Иван осветил это лицо фонариком и хмыкнул: что ж, с паршивой овцы хоть шерсти клок. Человек этот был ему не то чтобы знаком, но видел его Одинцов не впервые. Он напряг тренированную память профессионального диверсанта, и перед мысленным взором, будто наяву, встала яркая, живая картинка: он поднимается по крутой тропке на обрыв, пересекает участок Машкова и видит на крыше веранды Зимина вот этого типа – голого по пояс, загорелого, с какойто татуировкой на плече, в выгоревшем добела кепи, в рабочих перчатках и с молотком в руке, приколачивающего лист шифера взамен пришедшего в негодность. Солнце ярко светит с безоблачного, полинявшего от жары неба, свежий шифер резко выделяется на более темном фоне крыши; внизу, у приставной лесенки, стоит, задрав голову, еще один рабочий, белобрысый парень лет двадцати пяти, а в калитку входит хозяин, неся в руке предательски позвякивающий полиэтиленовый пакет…

Иван опустился на корточки и, подсвечивая себе фонариком, обнажил левое плечо убитого. Татуировка была тут как тут – грудастая русалка, с обольстительной улыбкой обнимающая большой адмиралтейский якорь. Кивнув – ну конечно, об ошибке речи быть не может, – Одинцов подобрал лежащий в полуметре от тела пистолет. Это оказался девятимиллиметровый «вальтер Р38» – оружие, прославившее себя не столько в годы Второй мировой, сколько в последовавшие за ней мирные десятилетия. По силе и точности боя этот раритет значительно превосходил «макаров», и Иван удовлетворенно хмыкнул, обнаружив, что в магазине осталось еще целых семь патронов. Вороненый корпус пообтерся и стал сизым от долгого употребления, но даже при самом тщательном осмотре Иван не обнаружил ни единого пятнышка ржавчины.

Отыскав на склоне неглубокую промоину, он оттащил туда тело, а потом вернулся на дорогу и проверил качество работы. Промоина с дороги была почти не видна, и ничего, что могло бы привлечь внимание случайного прохожего, из нее не торчало.

Было уже настолько светло, что он смог отыскать и забросить в придорожную траву обе свои гильзы. Осознав, что утро уже не за горами, Иван понял, что нужно поторапливаться. Старые шорты Машкова отличались обилием карманов – было их не то восемь, не то девять штук, Иван все никак не мог их толком пересчитать, – но ни один из них не предназначался для ношения пистолета. Поэтому Одинцов, должно быть, являл собой довольно любопытное зрелище – полуодетый, с фонарем в руке и с торчащими из карманов пистолетными рукоятками. В таком виде ему предстояло пересечь половину густонаселенного ввиду летнего времени дачного поселка, где обитала масса пенсионеров, которым вечно не спится и которые, не забывая жаловаться то на слух, то на зрение, всегда слышат, видят и подмечают куда больше, чем следовало бы.

По дороге, которая, к счастью, была уже совсем недалекой, он снова попытался понять, каким образом наемные убийцы вышли на его след. Если отбросить версию о том, что их нанимателем являлся Кук, а заодно с ней и антинаучные штуки наподобие телепатии и ясновидения, оставалось одно: некто, проезжая по дороге в то время, когда они с Куком торчали в гроте, заметил и узнал брошенный на краю обрыва «лендровер». Значит, этот некто не только хорошо знал доктора Кукушкина, но и был прекрасно осведомлен о том, что кап-три Одинцова в данный момент на даче Машкова нет. Дальнейшее было тривиально, как блин, и Одинцов знал только одного человека, который полностью удовлетворял перечисленным условиям.

«Вряд ли старый хрыч спит, – подумал он, почти бегом приближаясь к окраине поселка. – Ему уже наверняка доложили, что покушение не удалось, и он, скорее всего, встретит меня во всеоружии. Так что разбудить его, пожалуй, можно не бояться…»

Вскоре он уже стоял под сенью невысоких абрикосовых деревьев, что росли на газоне вдоль низенького штакетника, который разделял участки Зимина и Машкова. За то время, что жена Машкова гостила у матери в далеком Новосибирске, а ее муженек со товарищи играл в частных сыщиков, газон успел основательно зарасти и пожелтеть без регулярного полива. Ощущая прикосновения жесткой травы к голым лодыжкам, Иван подумал, что эта история с контрабандным золотом дорого далась не только газону, но и всем, кто оказался в нее втянутым. Больше всех досталось, конечно же, Машке – потому, очевидно, что он больше остальных мешал соседу. Ну, и еще потому, наверное, что занял оставленный Зиминым пост командира отряда. Это должно было вызывать у отставного кавторанга не только вполне понятную ревность, но и определенные опасения: разобравшись в положении, Машка мог заподозрить его в банальном воровстве. Увы, Машка, похоже, ничего не заподозрил, а если заподозрил, то Зимину, который почти все время находился рядом, удалось заговорить ему зубы. Но Павел Андреевич наверняка понимал, что это ненадолго. Вот дальновидный отставник и постарался, устраивая свои темные делишки, заодно стереть с лица земли своего преемника. И он в этом почти преуспел…

Солнце еще не показалось над восточным горизонтом, но было уже совсем светло. С того места, где стоял Иван, был хорошо виден увитый плетями виноградных лоз навес, под которым обычно скучал потрепанный, с брезентовым верхом «уазик» Зимина, приобретенный им еще до выхода в отставку. Машину Зимин купил после того, как ее списали из военной комендатуры, и с тех пор, по его собственным словам, проводил больше времени под открытым капотом, а то и под днищем, чем за рулем. Сегодня, однако, машина под навесом отсутствовала, из чего следовало, что Зимина, скорее всего, нет дома.

Подумав, Иван решил, что из этого вообще много чего следует. На треснувшем ветровом стекле «уазика» красовалась выгоревшая почти добела наклейка, свидетельствовавшая о том, что последний техосмотр машина прошла пять лет назад. По словам самого Зимина, с тех пор он даже не пытался представить данный драндулет для осмотра – это было бесполезно – и, выезжая за пределы поселка, старательно держался в стороне от бойких трасс, где существовал риск нарваться на проверку документов. Следовательно, если Зимин на ночь глядя отправился в город, ехал он старым проселком и мог видеть на берегу «лендровер» Кукушкина.

Уже понимая, что опоздал, Одинцов все же поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Ответа, как он и ожидал, не последовало. Тогда Иван повернул ручку и толкнул дверь. Дверь послушно распахнулась настежь. Зимин не раз во всеуслышание заявлял, что не запирает дверь дачи, поскольку не видит в этом смысла: брать внутри все