Мы все виноваты - Альберто Васкес-Фигероа

Даже её слава, распространившаяся по всему миру, не могла передать той красоты, которая была у Наймы Фонсекы. При ближайшем рассмотрении сразу становилось ясно, что она излучает нечто особенное, что ни одна камера в мире не способна запечатлеть.

Она была высокой, смуглой, с огромными светло-медовыми глазами, которые, казалось, меняли цвет каждое мгновение, с длинными ногами, тонкой талией и грудью, гордо направленной вверх – очевидно, без бюстгальтера. Но важнее идеальной фигуры и лица была чувственность, исходящая от каждого её жеста. Можно было с уверенностью сказать, что жена Ромена Лакруа являла собой самую суть женской неотразимости.

Она была богиней, и даже сама Афродита, вышедшая из морской пены, осталась бы незамеченной рядом с этим существом.

Она едва заметно улыбнулась, и казалось, будто молния пронеслась по комнате. Пернамбуканец был благодарен ей за то, что она пригласила его сесть лёгким движением головы – у него подкашивались ноги.

– Чашечку чая?

Он кивнул, пробормотав что-то невнятное, потому что язык словно превратился в кляп.

Дворецкий подал чай и удалился, а Найма Фонсека выждала немного, медленно помешивая ложечкой, будто зная, что её гость нуждается в нескольких минутах, чтобы прийти в себя. Она прекрасно осознавала эффект, который производила на мужчин.

Наконец, сделав вид, что не заметила, как он пролил капли чая на брюки, она произнесла глубоким, обволакивающим голосом:

– Ромен много о вас рассказывал.

Ответа не последовало, и казалось, она его не ждала, поэтому добавила:

– Он уверен, что вы – единственный, кто может решить его нынешние проблемы.

– Я… это…

– Никогда не видела его таким подавленным. Думаю, он всерьёз боится за свою жизнь.

– У него есть причины, – наконец выговорил собеседник.

– Меня это тревожит.

– Понимаю.

Она медленно отпила глоток чая, потянулась вперёд, чтобы поставить чашку на стол, и при этом край её груди чуть обозначился под лёгкой тканью, что заставило пульс собеседника ускориться до предела.

– Наверное, вы задаётесь вопросом, почему я велела привести вас сюда без приглашения, – сказала она через мгновение.

– Думаю, это логично – вы хотите лично узнать, как обстоят дела.

– Ошибаетесь. Я не собираюсь тратить ваше время на то, что и так знаю. По словам Ромена, ситуация усложняется, и его главная надежда – это вы. Так что я просто хочу вам помочь.

– Что вы имеете в виду?

– А то, что вопреки мнению некоторых, как вы уже, вероятно, поняли, я вовсе не так глупа, как говорят. Поэтому я понимаю, что, скорее всего, должна быть одной из первых в вашем списке подозреваемых.

– Боже! Как вам такое в голову пришло?

– Чистая логика.

– Но вы же его жена!

– Тем более.

– Простите, но я вас не понимаю.

– Он прекрасно меня понимает, – ответила эта завораживающая женщина с ослепительной улыбкой. – Кто почти всегда оказывается в выигрыше, если очень богатый мужчина внезапно умирает? Как правило – его жена. А если в данном случае жена – выскочка, которая, похоже, никогда не останавливалась ни перед чем, лишь бы вырваться из нищеты, – сомнений быть не может.

– Если смотреть с этой стороны…

– Именно с этой стороны смотрю я, как и большинство людей. И я надеюсь, что и вы тоже, несмотря на то что, предполагаю, у вас есть определённые сомнения.

– У меня есть для этого достаточно причин.

– Я знаю. И если вы сейчас здесь, то лишь потому, что я хочу, чтобы вы исключили меня из круга подозреваемых раз и навсегда. Не потому, что мне важно быть вне этого списка, а потому, что чем раньше вы его сократите, тем быстрее сосредоточитесь на настоящей проблеме – и всем от этого будет лучше.

– И что вы мне предлагаете?

– Узнать простую и ясную правду.

– Какую правду?

– Ту, которая доказывает, что смерть Ромена была бы для меня катастрофой.

Она наклонилась, чтобы взять кожаную папку с нижней полки маленького столика. При этом её грудь обрисовалась особенно отчётливо, и бразилец с изумлением осознал, что впервые в жизни у него возникла настоящая эрекция, не прикасаясь к женщине. Он покраснел, заёрзал на месте, испугавшись, что она заметит его состояние, и в мыслях попытался отвлечься, представляя свою шахматную доску, чтобы определить, на какую нелепую клетку поставить это неожиданное и смущающее чувство.

Когда Наима Фонсека пошевелилась, от неё распространился мягкий, неповторимый аромат – смесь дорогого парфюма и её естественного запаха. Гаэтано Дердериан, который никогда не пробовал наркотики, вдруг почувствовал, будто испытал что-то вроде укола героина.

– Боже всемогущий, – прошептал он, чувствуя, как холодный пот стекает по его бедрам. – Что вы сказали?

– Я? Ничего. Совсем ничего.

– Я не понимаю, почему мужчины иногда начинают бормотать неразборчивые вещи, – прокомментировала она. – Даже с Роменом такое бывает, хотя мы знакомы уже много лет. Вот, – сказала, протягивая ему пачку документов. – Прочитайте.

– Я предпочёл бы не тратить время. Скажите, о чём речь.

– Как хотите. Это частный контракт, заверенный у нотариуса и двух свидетелей. В нём оговорено, что мы с Роменом заключили брак с раздельным имуществом. И если наш брак продлится меньше десяти лет, я не смогу претендовать даже на ту часть наследства, которая могла бы мне полагаться. Я должна буду довольствоваться суммой, пропорциональной длительности брака.

– Не могу в это поверить!

Венесуэлка едва заметно улыбнулась, открыла серебряную шкатулку, достала длинную и тонкую сигару, предложила ему – он отказался, но зажёг её для неё.

Она медленно выдохнула струйку дыма и, откинувшись на спинку дивана, выглядела настолько соблазнительно, что бразилец с трудом сдержал желание броситься на неё.

– Поверьте, – сказала Наима Фонсека с полной естественностью. – Вот, тут всё с подписями и печатями. И могу вас уверить: меня никто не принуждал это подписывать. Я сделала это осознанно и никогда не пожалела, потому что твёрдо намерена соблюдать все пункты соглашения.

– Какие именно?

– Быть верной, любящей, доброй и поддерживающей женой во всём, что от меня потребуется. А Ромен, в свою очередь, тоже остаётся верным, добрым, щедрым и по-настоящему страстным супругом.

– Идеальный союз. Чего ещё желать?

В её великолепных глазах промелькнул иной свет, показывая, что перед ним женщина со множеством граней.

– Не говорите со мной с иронией, – предупредила она. – Я её терпеть не могу. В кругах, где я бываю, чопорные и пустые люди используют свою «тонкую иронию» как кинжал, которым можно выколоть глаз без последствий. По-моему, чем выше человек себя ставит, тем более ядовитой становится его ирония.

– Прошу прощения. Я не хотел вас обидеть.

– И не обидели.