Врата тайны - Ахмет Умит

Мой язык заплетался, лицо врача потихоньку расплывалось, от него оставался уже только силуэт. Я, цепляясь за осколки сознания, договорила до конца:

– …и с подведенными сурьмой черными глазами…

Подведенные сурьмой черные глаза смотрели прямо на меня. Он стоял на краю дороги, дервиш в войлочном черном плаще. Лунный свет освещал ему только половину лица, превращая его в часть бескрайней и бесконечной степи.

– Почему ты постоянно представляешь меня убийцей? – спросил он недовольно. – Почему в твоих видениях я постоянно покушаюсь на чью-то душу?

Он так прямо задавал мне эти вопросы, будто ответственность лежала целиком на мне.

– Не знаю, – сейчас нужно было собраться, – может быть, вы мне скажете?

– Не скажу, – он помотал головой, – это никак со мной не связано. Я не самый мирный человек, легко выхожу из себя, не боюсь говорить людям все, что они заслужили. Но я никогда не был склонен к тому, чтобы убивать всех, кто попадался мне на пути. Даже ангел смерти Азраил не забирает людские души без причины.

– Кто же тогда убил Зию и Джавита?

Он улыбнулся, в темноте зажегся и погас ряд ровных зубов.

– Скорость. Разве можно так водить машину в дождь? – тут в его голосе послышалось сострадание. – По крайней мере, с тобой все обошлось. – Он запнулся, но сразу продолжил, специально выделяя слова: – С тобой и дитем в твоем чреве.

Он издевается, что ли? Его слова меня здорово разозлили.

– Что вы от меня хотите? – спросила я, нахмурив брови. – Почему вы меня преследуете?

Он погладил бороду:

– От тебя я ничего не хочу.

– Нет, хотите, – я подошла к нему ближе, – иначе бы я вас так часто не видела. Вы просите у меня помощи? Так скажите об этом прямо. Я сделаю все, что смогу.

Он будто загорячился, легонько нагнулся вперед, и я увидела искры, засверкавшие у него в глазах:

– Кто ты такая, чтобы мне помогать? Какая мне от тебя помощь, если ты даже не можешь решить, дать жизнь ребенку или нет?

– Моя личная жизнь вас не касается.

– Я всегда был частью твоей личной жизни, – сказал он очень легко, будто объяснял всем известную истину, – еще до того, как появился Санни, я был рядом с тобой. Вот только ты об этом не подозревала. Ты, разинув рот, смотрела за тем, как мимо пролетают дни. И постоянные сомнения. Быть как отец или как мать? И вот прошли годы, ты вроде бы выросла, но на самом деле осталась все в том же тупике. – Он показал на мой живот: – Родить ребенка или угодить любовнику-врачу? Жить своей жизнью или жизнью своего любовника? Вместо того чтобы пытаться помочь мне, сделай милость, прими уже решение.

До чего же желчно он говорил, до чего же зло! Мне захотелось подлететь к нему одним прыжком и расцарапать до крови это бородатое лицо. Но я сдержалась.

– Да, в некоторых вопросах мне сложно определиться, – ответила я, стараясь говорить максимально спокойно, – но, по крайней мере, я никого не убиваю. Слава Господу, я знаю, что такое милосердие. А еще я не могу причинить зла тем людям, которых когда-либо любила.

Он помрачнел, спрятал глаза:

– Кимья-ханым, вы опять за свое?

– Да, я все о том же… О той невинной девочке. Молодой жене, убитой мужем из-за того, что полюбила другого.

Он не дал ответа, а я наконец-то нашла возможность излить свой гнев:

– Возможно, вы даже хотите через меня очистить свою грязную совесть, хотите, чтобы я смыла кровь с ваших рук.

Он весь поник и будто с трудом удерживал на плечах свою гигантскую голову:

– Это была клятва. Я был вынужден сдержать свое слово перед Всевышним за то, что он показал мне Мухаммеда Джеляледдина. Создатель спросил у меня, что я готов отдать ему, а я сразу же ответил, что свою голову. Потому что у любви одна цена – кровь. Я сделал то, что обещал. Я искупил грех собственной жизнью, собственной душой.

– Убив при этом молоденькую женщину… В чем была ее вина?

– Ты ничего не понимаешь, – пробормотал он обессиленно, – ты неверно трактуешь все, что я тебе показываю. Из-за того, что глаза твоего сердца закрыты, ты не можешь выйти из установленных разумом границ. Из-за того, что ты не знаешь настоящей любви, ты не понимаешь, что такое самопожертвование. Тебе кажется правильной только своя, частная любовь, давно уже погасшая, изредка разбавляемая поездками в чужие страны, вечеринками, экзотическими блюдами и сексом до изнеможения. Мое представление о любви ты отвергаешь…

Я подумала, что весь монолог Шамса отсылал к тем дням, когда они с Мевляной месяцами сидели вдвоем в закрытой комнате.

Черный дервиш не знал, о чем я думаю, да даже если бы и знал, вряд ли бы обратил на мои мысли внимание, он просто продолжал говорить:

– Ты не поняла, что такое настоящая любовь, поэтому отвергаешь меня. Ты никогда не держала огонь в руке, так что тебе не понять, как пожар любви превращает сердце человека в негасимый факел. Ты не умирала ради любви и не убивала ради нее, поэтому не сможешь меня понять.

Опять старая шарманка! Как только я начинаю его в чем-то обвинять, он сразу заявляет, что я ничего не понимаю, что мне недоступна спрятанная от глаз истина. Но в этот раз я не собиралась сдаваться. Будь что будет. Я перешла в наступление:

– Чтобы понять, что убийство – плохо, мне не надо становиться убийцей. Убийство – это всегда убийство. Как семьсот лет назад, так и сегодня. Убийца – это всегда убийца, кем бы он ни был – многомудрым дервишем или простым обывателем.

Мне вновь удалось его задеть.

– Следи за языком, ханым, – он надвинулся на меня, – ты не можешь со мной так разговаривать.

– Могу, – сказала я, не дрогнув и мускулом.

– Все, что я говорю, – правда.

Освещенные светом луны, мы стояли друг напротив друга, как стоят два врага. Он мог сделать со мной все что угодно, но какая разница: цепочка видений, кошмаров, снов должна наконец-то закончиться, я должна покинуть этот лабиринт загадок.

Внезапно он рассмеялся и заговорил:

– Ты храбрая женщина, а я люблю храбрых. Но ты не права, я не хочу от тебя помощи. Моя совесть чиста, руки тоже. Это тебе нужна моя помощь.

Он заметил, как широко от удивления раскрылись мои глаза:

– Именно так. Ты сама пока