Врата тайны - Ахмет Умит

– Ты говоришь о любви к Богу? – старалась понять я. – О божественной любви?

– Нет, дорогая, я говорю о слиянии с божеством. Любовь была не чувством, которое вело твоего отца к Всевышнему, а путем, который вел к растворению себя в Боге.

Внезапно в небе блеснула молния, а следом до меня донесся звук грома. Кажется, наконец-то начинался дождь. Но ни разрезавшие небо на части молнии, ни перспектива промокнуть до нитки меня не сильно волновали, мне вспомнились слова, что Иззет-эфенди говорил с полчаса назад.

«Когда Аллах вдыхал в Адама жизнь через нос, он передал ему и частицу божественного духа. То есть создатель неба и земли, правитель четырех иклимов, семи континентов и девяти небес все время жив в нас. Вот только наша низменная природа заставляет нас совершать ошибки, рождает голод по еде, сну, плотским утехам, а постоянно растущее эго стремится запрятать священную частицу Господа в самый дальний угол души, из-за чего многие люди не понимают даже, какая ценность таится внутри них самих. Тех же, кто заметил ее отблеск и посвятил всего себя ее поискам, мы называем влюбленными. Поиск сам является любовью. То есть прежде всего необходимо искать. Но нельзя искать в одиночку, рядом должен быть учитель, мюршид, иначе говоря, возлюбленный. Потому что никто не может без чужой помощи пройти по мосту страсти, что тоньше волоса и острее ножа. Но как только ищущий сумеет пересечь его в первый раз, ему больше не нужен возлюбленный. Теперь он один сам себе влюбленный и сам себе возлюбленный. Таков же и Аллах».

Вот он, великий секрет, та самая абсолютная истина, которую мне старался объяснить Шамс. Общая цель моего отца, Шаха Несима, Шамса, Мевляны и Иззета-эфенди – стать единым с Богом. Разве это плохо? Мне кажется, что сколько бы ни было задано вопросов и сколько бы ни было получено ответов, истинный смысл значительно шире, глубже, больше.

Мама и не подозревала, о чем я думала в этот момент, поэтому просто продолжала говорить:

– У Бога нет потребности в человеческой любви. Ему не нужен супруг, как, например, мне, или ребенок, как тебе…

Тут мне вспомнилась другая история Иззета-эфенди. Та, про дервиша, который попросил Аллаха лишить жизни либо себя, либо собственного сына. Горькая, безжалостная история… Я в раздражении разогнала ожившие в голове образы и снова обратилась к маме:

– Ты правда веришь в это? Что отец сольется с Аллахом?

Усталым, но очень уверенным в собственной правоте голосом она ответила:

– Конечно, не верю, но я уважаю его убеждения. Ты была права, когда говорила, что его вера для меня ближе, чем все остальные религии мира…

– Тем не менее, – перебила я ее, – ты не думаешь, что слияние человека и бога возможно, что человек может стать богом.

– Ничто не ново под луной, – проговорила она, – правители хеттов верили, что после смерти становятся богами, римские императоры перед смертью учреждали собственный культ, христианство все построено вокруг истории о том, как человек стал богом. Превращение человека в бога – одна из самых древних людских фантазий. И в этом есть доля правды. Хочешь, смотри на это с религиозной точки зрения, хочешь, с научной, но единственное живое существо, способное что-то понимать в устройстве мира – это человек, и только человек может менять окружающую его природу. А не забывай, такие качества обычно приписывают богу. Ты права, я не думаю, что слияние человека с богом, в том смысле, в котором это понимал твой отец, возможно. Но несмотря на возвышенность его и его друзей над миром, их зацикленность на Аллахе и познании его, мне всегда импонировала их смелость и способность находить в Коране новые смыслы, готовность любить и других людей.

– Но полностью ты никогда не принимала их убеждения…

– Да, не принимала. Потому что мне нравится простая жизнь. Мой взгляд на мир, моя мораль просты до безобразия. Моя этика проста: не должно быть неравенства, чрезмерной власти и мнения, что твои убеждения лучше всех остальных. Я верю, что Земля создана для всех, и небо, вода, почва одинаково принадлежат всем без исключения живым существам. А кроме этого, всем людям в равной степени должно быть доступно знание. Я не считаю правильным, когда кто-то прячет свои знания, делает их закрытыми для широкой общественности. А еще мне очень не нравятся те люди, которые преуменьшают ценность чужой жизни.

– Но отец никогда не был таким, – заметила я, – он относился ко всем одинаково вежливо.

– Вежливость его и его друзей не совсем искренна. Это скорее броня, которая их защищает. Ведь они никому не говорят в открытую о своих мыслях. Это их тайна. А тайнами не делятся со всеми подряд…

– Мам, ты не думаешь, что это немного несправедливо, – опять прервала я ее, – если я правильно понимаю, то достижение тайны или абсолютной истины, превращение в совершенного человека или, если тебе так больше нравится, слияние с богом все же вещь недоступная всем и каждому. На этом пути есть свои ступени, уровни и остановки. Не каждый способен сразу же уловить суть. Простой человек, скорее всего, поймет их речи неправильно.

– Все верно, моя дорогая Карен…

Ее реакция меня удивила.

– Более того, у них есть причины, чтобы прятать свои убеждения. Им нужно защищать свою жизнь. Твой отец рассказывал мне про суфия Мансура Халладжа, который страшным образом был казнен в Багдаде примерно тысячу лет назад. Когда Мансур Халладж достиг высшей точки экзальтации, опьянел от божественной любви, он стал кричать «Ана-ль-Хак!», что в переводе с арабского значит «Я Бог!». Правитель из династии Аббасидов, придерживавшейся традиционного ислама, тут же распорядился задержать этого человека. Его бросили в тюрьму и несколько лет спустя казнили перед толпой горожан, отрезав руки и ноги.

– Как жестоко, – пробормотала я, – что это за ужасы…

– История религий полна таких страшных страниц, доча. Иудаизм, христианство, ислам – неважно. Как и история государств, история религий пишется кровью. Так что, как ты поняла, у твоего отца и его друзей, людей, придерживающихся не совсем ортодоксальных религиозных взглядов, есть веские причины, чтобы молчать. Но проблема не в этом. Проблема в том, что они свысока смотрят на наши простые жизни. Они отдают первенство не нашей реальности, а той, другой, что скрыта за завесой. Они говорят, что такие люди, как мы, во всем следующие своей низменной природе, даже не подозревают о существовании завесы и о том, что за мир, полный свободы, покоя и счастья,