Врата тайны - Ахмет Умит

словам собеседника, то ли из-за покоя, отражавшегося на лице человека, посвятившего свою жизнь служению вере, то ли из-за его яркого молодого взгляда – мне очень нравилось проводить время рядом с ним. Возможно, через него я начала любить отца. Как он видел во мне отражение своего старого друга, так и я разбирала в нем черты отца. Да, та злость, которую я чувствовала к своему родителю, постепенно проходила. Возможно, в ней и была причина всех моих кошмаров, галлюцинаций, странных снов. Связанные с отцом воспоминания, которые я подавляла долгие годы, вышли наружу. Нет, я по-прежнему не простила ему, что он ушел от нас, но теперь я почувствовала, что скучаю и с каждым днем все сильнее. Вот бы было наоборот, вот бы каждый новый день уносил с собой частичку грусти по человеку, которого больше нет с нами…

Я шла по улице, размышляя обо всем этом, когда зазвонил телефон. Скорее всего, это Зия-бей, сын, у которого нет ничего общего с отцом. Я вытащила мобильный из сумки. Нет, звонил не Зия, а мама. Я обрадовалась тому, что услышу ее голос.

– Алло, мамочка.

– Алло, Карен, – ответила она в волнении, – ты в порядке? С ребенком же ничего не случилось?

– Да, мам, я в порядке. С ребенком тоже все хорошо. Почему ты вообще спрашиваешь?

– Ты оставила очень пугающее сообщение на автоответчике… У тебя был очень беспокойный голос. Словно случилось что-то плохое…

Она была, конечно, права, но не рассказывать же ей о том, что произошло ночью на кладбище.

– Тебе просто показалось, – бодро ответила я, – все в порядке. Я тоже переволновалась, когда тебя не оказалось с утра дома. Кто устраивает митинги в такую рань?

– Я не была на митинге. Я ходила на Хайгейтское кладбище.

Я вспомнила, что была там впервые как раз с мамой. Мы пришли отметить столетие со дня смерти Карла Маркса. Маму вряд ли можно было назвать убежденной марксисткой, она просто питала симпатию к левым и прогрессивным идеям, а вот ее подружка тетушка Бетти была верной последовательницей идей Троцкого. Именно она потащила мою маму на церемонию, я же оказалась там совершенно случайно: папа должен был присутствовать на заседании конийского землячества в Лондоне, поэтому маме пришлось взять меня с собой. Так что, когда она заговорила о Хайгейте, мне вспомнилась именно эта история.

– Опять ходила на могилу Карла Маркса?

Мама очень серьезно ответила:

– Нет, я пришла к Мэтту. – Потом иронически добавила: – Но ты права, Карл Маркс тоже там. Мэтт никогда не любил радикалов, Маркс ему тоже не нравился. Но вот, теперь они лежат в одной земле.

Я облажалась.

– Прости…

Мне и правда было стыдно.

– Я думала, что ты не пойдешь на могилу к дяде Мэтту.

– Ты права, я не собиралась, но минувшей ночью он явился мне во сне.

Вот так мама! Но если ее дочь разговаривает ночью с мертвецами, то почему бы и ей не завести такую привычку?

– Да, а что он от тебя хотел?

– Цветы…

– Цветы?

– Я не шучу, он попросил у меня цветы. Уточнил даже вид, число и цвет.

– И какие же цветы ему понадобились?

– Розы. Он попросил у меня семь желтых роз. Чтобы исполнить его просьбу, я так рано и ушла из дома.

Удивительно, похоже, что этим утром мы с мамой одновременно находились на кладбищах. Пока она в Лондоне на столетнем Хайгетском погосте возлагала цветы к могиле своего первого молодого человека, я в Конье с непонятными целями гуляла по тысячелетнему «кладбищу трех».

– Его могила хотя бы в хорошем месте?

Я понятия не имела, что полагается спрашивать в таких случаях…

– Насколько я помню, там шикарный некрополь.

– Какая разница, хорошее место или нет, красиво там или нет. Тем, кто лежит под землей, это все равно…

Мама вновь переменилась: романтическая дама, готовая по первому велению духа своей первой любви прибежать на кладбище с букетом цветов, ушла, а ей на место пришла закоренелая материалистка Сьюзан. В это время я проходила мимо мечети султана Селима, до дверей отеля оставалось от силы десять – пятнадцать метров.

Я не захотела прерывать наш разговор и решила пока посидеть в маленьком парке перед мечетью на красной скамейке, приютившейся в корнях высокого кипариса.

– Мам, а в каком возрасте я перестала ходить во сне?

– Откуда такой вопрос? – она напряглась.

Всякий раз, когда мы говорили про мои детские психологические проблемы, она начинала нервничать.

– Чего ты заговорила про глупости вроде лунатизма?

Ее надо было успокоить.

– Мам, ну какие глупости. Ты же прекрасно знаешь, что в детстве я ходила во сне. Мне просто интересно узнать, до скольки лет это продолжалось.

Мама продолжала волноваться:

– А зачем? Чего это ты вспомнила про свои детские болезни?

– Да ничего особенного. Просто вчера вечером по телевизору показывали фильм, там была девушка-лунатик, вот и вспомнилось. Так в каком возрасте я прекратила так гулять?

– Доченька, ты была в высшей степени нормальным ребенком.

Ну вот ведь заладила, разве я про это спрашиваю? Видимо, она пыталась сменить тему.

– Мамочка, я знаю, что была нормальной. Но все-таки спрашивала я у тебя про другое.

Мои слова только привели ее к очередному приступу тревоги.

– Карен, ты действительно в порядке? Ты от меня ничего не скрываешь?

– Все хорошо, мам, что я могу от тебя скрывать?

– А ребенок?

– И с ребенком все хорошо, ничего страшного. Ты зря волнуешься.

– Ну ладно. Но я хочу, чтобы ты знала, что я не перестаю волноваться с того момента, как ты вообще решила поехать в этот город.

У мамы была отлично развита эмпатия: по малейшему изменению моего голоса она мгновенно понимала, что со мной что-то не в порядке. В таких случаях приходилось прибегать к единственному работающему методу: от всего отпираться.

– Успокойся, мам, поверь, никаких проблем нет. Если бы были, я бы разве промолчала?

– Именно, что промолчала бы, – сказала она уверенно, – это твое любимое занятие – прятать от меня свои проблемы. Твой отец был таким же, эта черта характера досталась тебе от него. У Пой-раза было столько хороших качеств, а ты выбрала самое худшее.

Мне захотелось как-то ее успокоить.

– Я поняла, – решила я пошутить, – ты просто злишься на меня из-за того, что я так на него похожа.

– Совсем не так. Я никогда на него не злюсь, с чего бы мне переносить это на тебя?

Ее голос вновь погрустнел. Повисла короткая тишина.

– Мама, а ты действительно его простила? – прозвучал мой прямой вопрос. – Ты