Современный зарубежный детектив-7 (Крутой детектив). Компиляция. Книги 1-27 - Сара Парецки

— Я знал Элис совсем малышкой. Вместе с родителями и сестрами они поначалу захаживали в церковь, до того, как трагически погибла Шелби. Им тяжело далась смерть дочери, и я понял намерения Энзо и Элоизы переехать подальше от места, напоминающего им о самом трагическом для любого родителя событии. Несколько раз я навещал их в Пинчер-Крик, но поняв, что им мои визиты не слишком приятны, ведь твои бабушка с дедушкой вознамерились оборвать все связи с прошлым, больше не ступал к ним на порог.

— Спасибо, святой отец, вы очень помогли. Последний вопрос. Вам знакома эта девушка? Кто-нибудь о ком вы рассказали, была ею? — Мелоди достала из внутреннего кармана куртки ферротипию и протянула священнику, который всмотрелся в изображение, но узнавание не отразилось в его глазах.

— Боюсь, что нет, дитя. Ее лицо кажется знакомым, но как я уже сказал ранее, все женщины рода Гренхолм имеют внешнюю схожесть. Одно могу сказать точно, эта девушка с вами одной крови. Что ж, я рассказал все, что знал. Думаю, вы хотите остаться наедине со своей родней. Если что, знаете где меня найти.

Поблагодарив на прощание, Мелоди еще раз всмотрелась в цифры на надгробиях, значащие столь многое и одновременно ничего. Ливия Мартин — 1961 — 1981. Шелби Остелл — 1970 — 1990. Шарлотта Бондар — 1994–2014. И наконец, Мария Мартин — 1978–1998. Пугающая закономерность была видна невооруженным глазом. Злой рок ли тому виной или чужой умысел, но все женщины крови Гренхолм умирали в одном и том же возрасте. Двадцатилетними. Сколько лет Софии? Неужели тоже двадцать? По рукам Мелоди вдруг пробежали мурашки от осознания, что ей тоже совсем скоро исполнится столько же, в конце сентября. Лишь Элисон Гамильтон отчего-то не вписывалась в общую картину.

Отец Исайя остановился на полпути от кладбища, издав звук, похожий на кряканье дикой утки, и сделал несколько шагов назад, окликнув девушку, застывшую у могил.

— Простите, я кое-что вспомнил. Кажется, я знаю, кто может вам помочь. Семья, жившая на земле Уотертона немногим меньше Гренхолмов. Покажите фотокарточку им. Скоро будет ярмарка, ежегодно они выступают в жюри для конкурса костюмов восьмидесятых, как и все старейшие семьи деревни!

— Но кто они? — крикнула в ответ Мелоди Гамильтон, уже догадываясь об ответе.

— Семья Дейли!

В этот момент за спиной священника, вынырнув из-за увитой вьюнками арки, отделяющей сад от кладбища, вышел Аарон Дейли собственной персоной, словно упоминание семьи призвало его сюда. Что он здесь делает? Следил за ней или приехал по какому-то делу к отцу Исайе? Аарон заметил Мелоди, то время, пока пастор шел к нему поздороваться, они сверлили друг друга многозначительными взглядами, говорящими «что ты делаешь?». Девушка оборвала контакт первой, дрожащими руками торопясь сделать фотографии надгробий и улизнуть прежде, чем Аарон сможет ее найти.

Глава 19

Не знаю, сколько прошло времени, как долго дочь Элис стояла у могил и смотрела на почивших родственников. О чем она думала? О скоропостижности бытия, или гадала, какое время отведено ей самой? Должно быть, в моих глазах отразилась та же боль, застарелая, словно давняя боевая рана, но все еще саднящая в груди, которую Мелоди испытывала, поддавшись страху, поскольку, когда взгляды наши пересеклись, ее губы превратились в тонкую напряженную линию, а голова едва заметно качнулась вперед. В тот момент мне показалось, что на том месте стоишь ты, Ванесса, и упрекаешь меня за все содеянное. Я это заслужил, несомненно. Нет большего наказания для меня, чем твое неодобрение.

Душа словно выпорхнула из тела, и теперь уже я стоял подле гроба, опущенного в разверзнувшуюся тьму могилы. С земляных стен откалывались крошечные кусочки, скатываясь вниз, и разбивались о деревянный лакированный короб, когда члены семьи подходили ближе, чтобы проститься с тобой, молодой и прекрасной, которой было явно не место здесь, среди других мертвецов. Твоя матушка Лайла уже покоилась под плотным слоем почвы, и я испытал бы небывалую радость, если бы мою душу и тело не терзала жгучая мука от твоей утраты. Так не должно было случиться, мы вместе, ты и я, Ванесса, крепко держась за руки, должны стоять здесь и провожать твою мать в последний путь. Я представлял, как ты роняешь горькие слезы на воротник моего пальто, впиваясь ногтями в ткань рукава от отчаяния и боли, разрывающей нутро. Но то стоял я сам, до самого конца, пока черный гроб окончательно не скрылся из виду, забрав тебя в свои ледяные объятия, а с небес не начали падать крупные капли, соленные, будто слезы ангелов, скорбящих вместе со мной.

Твоя смерть — мой крест. Я слишком сильно любил тебя, Ванесса. Так сильно, что это заметил сам дьявол. Он пришел ко мне однажды и нашептал лживые слова, в которые я поверил тотчас, ведь дьявол обещал, что поможет нам быть вместе по-настоящему. Тем ужасным вечером Феликс отбыл по делам, позже я винил его в этом, ведь останься он дома, ничего бы не произошло. Слуги и твоя матушка хлопотали по дому, готовясь к приезду любимого сына Нолана и его семьи до самого заката. Я слышал, как хлопнула задняя дверь в сад, и отправился следом за Лайлой, стараясь двигаться бесшумно и не привлечь внимание нанятых на эти дни помощниц.

Выбрав самый тяжелый камень и занеся его над головой твоей дражайшей матушки, склонившейся к земле, я на миг заколебался, но дьявол настойчиво шипел мне на ухо, напоминая все то, за что я ненавидел эту женщину. До того, как она узнала о нашей с тобой любви, Ванесса, Лайла была самой доброй и чуткой хозяйкой, какую я только знал, но после я стал ловить на себе ее раздраженные взгляды, слышать укоры по пустякам и просьбы сделать нечто совершенно бесполезное, лишь бы держать меня подальше от любимой дочурки.

Памятуя о болезни моей матушки, Лайла несправедливо причислила меня к тем же рядам, словно та не была безумной, но долгие годы страдала от чахотки, которой можно заразиться, просто находясь рядом. Лайла никогда не произносила этого вслух, но ей и не нужно было, я видел это в ее глазах, время от времени смотревших на меня в страхе. Да, вероятно, я не столь красив, умен и не имел определенного достояния, чтобы угодить Лайле, но и не заслуживал пренебрежения, волной которого меня окатывало каждый раз, когда