Железный гомункул - Павел Александрович Шушканов

и перекладывать ее на бумагу. Те бедолаги были тихими и погруженными в свои мысли, часть из них, конечно же, называла себя истинными европеанцами. Но в логике тех несчастных всегда был просчет – их тело, приспособленное к условиям высокой гравитации, объем их легких и кожа, рассчитанная на более жесткое излучение.

Это тело – не мое. Точнее, оно часть меня, но, согласитесь, оно достаточно нелепо как для старых, так и для новых условий климата на Европе. Но не бойтесь, я не захватчик тел из нашей дешевой развлекательной литературы и никакой не паразит, хотя определенное сходство есть. И по странной, но справедливой иронии, мы можем контролировать только больное тело, иммунная система которого не в состоянии с нами справиться. Наверное, вы в ужасе. Но, поверьте мне, человек, с которым ты говоришь сейчас, был бы обездвижен и пребывал бы в полном беспамятстве уже больше года, а я даю ему возможность жить почти полноценной жизнью.

– Захватит его волю! – резюмировал я. Мне нравилась эта игра.

– Вы мыслите слишком примитивно. Он не пленник, а я не тиран и не мучитель. Конечно, я мог бы вернуть это тело ему, но вряд ли бы он справился даже с тем, чтобы согнуть палец. Повторюсь – он болен и давно утратил возможность управлять собственным телом. Он пребывает в покое, получая все, что ему нужно, и даже иногда разговаривает со мной.

– Это больно?

Сон приблизил кружку к уху, словно на слух проверяя температуру воды, а затем осушил ее в три глотка.

– Это незаметно. Мы полипы, живущие в рубиновых скалах, и, насколько мне известно, Исланд – единственное место, где сохранился мой вид. Мы в воде, но не уплываем далеко – океан опасен для нас, подходят лишь мелководья и лагуны. Почти все мы гибнем в кипятке, – он постучал кривым ногтем по кружке, – или кислоте желудков. Оставшихся убивает иммунная система. Лишь ничтожная часть способна закрепиться в организме и начать процесс преобразования, но и на это уходят десятилетия. Чаще хозяин успевает умереть прежде, чем мы сформируем нужное количество синапсов и нейронных связей для второго сознания. Но бывают и исключения.

– Вы?

– Я.

Я посмотрел в окно. Лазурное небо расчертили полоски белых облаков. По линии горизонта бесшумно двигался корабль.

– Зачем вам это?

Он усмехнулся и пожал плечами.

– Думаете, мы хотим вас завоевать? Нам даже контакт не нужен. Нам нужна тихая жизнь в уединенном месте в вечной борьбе, в которой погибают миллиарды, чтобы несколько счастливцев смогли увидеть свет таким, какой он есть, прикоснуться к чему-то руками, почувствовать воздух кожей, прожить ту малую часть жизни, которая отпущена хозяином.

– Да это же целая религия, – воскликнул я.

– Так и есть, – он мягко взял кружку с недопитым чаем из моих пальцев. – Вот, смотрите.

Поначалу мне показалось, что над темной поверхностью чая поднимается легкий пар, но, присмотревшись, понял, что это не так. Легкая дрожь пробежала по моему телу, покрывая его капельками холодного пота. Я взглянул на кочергу, стоявшую возле погасшей печи. Сон перехватил мой взгляд.

– Я же говорил, что не опасен для вас. Скорее наоборот. Но вы мне не верите. В вашей природе искать опасность во всем, даже в глотке безобидного чая.

Над кружкой поднимались тонкие невесомые нити, тоньше волоса и прозрачные как стекло. Они слабо трепыхались, вытягиваясь вверх, и тут же опадали.

– Это споры. Почти все они умрут в течение минуты. Никаких шансов и никакого будущего. Вы же понимаете это?

– Да, – выдавил из себя я.

– И именно поэтому хотите ударить меня кочергой?

Я попытался перевести дух и успокоиться, но жестяная кружка, к которой я больше не притронусь никогда, притягивала взгляд и не давала прийти в себя.

– Что вас беспокоит больше: наш странный внешний вид, то, что мы можем временно захватывать разум смертельно больных людей или то, что на Европе есть еще один разумный вид, кроме вашего? Последнее тяготит куда больше, верно? Я это могу понять, я давно изучаю людей и уже почти живу их логикой и мыслями. Вас напугали тянущиеся к свету споры? Представьте, как напугали нас падающие с неба корабли три тысячи лет назад? Тогда мы походили на огромных медуз, дрейфующих в зеленых волнах под небом, которое тоже было для нас чем-то новым. Бледно-желтый свод вместо вечных толстых льдов.

Для нас стало слишком много света, ведь вечный мрак исчез. Океан стал теплее, а вверху появился горячий желто-розовый шар.

– И это испугало вас?

Сон покачал головой.

– Мы любопытны по природе. Сотнями лет мы плавали среди погруженных в глубины древних руин и осматривали небесные корабли, похороненные там же и принадлежащие расам, куда более старым, чем вы и даже мы. Нам не дано летать среди звезд, как и вам теперь. Мы не знали этой технологии, а вы ее успешно утратили. И вряд ли вернете когда-нибудь.

– Почему вы так уверены в этом? – разговор начинал меня забавлять. Я все еще не упускал из виду кочергу и держался подальше от кружки. Но независимо от того, абориген океанов передо мной или искусный фокусник, его рассказы мне нравились.

– Пресная вода, мой друг. Ирония судьбы: на Европе воды куда больше, чем где бы то ни было в Солнечной системе, ну, может, кроме Юпитера, но вся она соленая и только ничтожная часть пригодна для питья. Дожди, небольшое количество опреснителей и пара рек – вот и все, что у вас есть. Это сдерживает популяцию людей на Европе в пределах пяти миллионов. Против двухсот миллиардов ваших предков-полубогов. Ваш разум хоть и индивидуален в отличие от нашего, все же он требует некой критической массы для сохранения высоких знаний и преумножения их. А потому все, что мы можем – любоваться оранжевыми закатами и смотреть на полосатую планету в небе еще тысячи лет, пока мантия Солнца не доберется и сюда тоже.

За окном сгустилась ночь, наполненная ночными шорохами. Я вдруг понял, что не желаю ухода моего собеседника, хоть и панически боюсь его. Под молчаливым взором Сна я приготовил бутерброды с соленой рыбой. Обтертый куском брезента нож остался лежать на столе будто случайно. Сон усмехнулся.

– Вы не доверяете мне? Все еще думаете, что я хочу захватить ваше тело, если уж мое разваливается на части?

– А это не так?

– Ну, если вы смертельно больны, то я бы подумал над этим.

Я не понимал, шутит он или нет, но на всякий случай сжал губы в подобие улыбки.

– Зачем вы пришли? – спросил