Железный гомункул - Павел Александрович Шушканов

любых арифмометров в том, что вычислительная часть обращается к памяти, и это накладывает некие ограничения. А что, если память сама станет вычислителем? Скажешь, невозможно? Но такое уже есть в природе, – Я постучал себя по виску. – Химические ракеты, ведомые живыми разностными машинами, ты только представь! Да, подойдет не каждый разум, как не подошел мозг Марана, но он был болен задолго до того, как нашел путь к знанию. Мой друг написал его руками подробную инструкцию как воссоздать себя и продолжить работу. И я подойду для этой роли, Анна. Я могу быть живым арифмометром! И ты тоже!

Она ударила меня. Я даже не почувствовал боли, но толчок был внезапным и ощутимым, и я на мгновение замешкался. Этого Анне хватило чтобы ускользнуть от меня и броситься к двери.

Преследовать ее было глупой затеей. Я слишком опрометчиво открылся человеку, не готовому принять то, что я сам принял с легкостью и теперь угроза нависла над нами обоими: мной и металлическим человеком, имеющим вне моих снов совсем иную форму. Схватив колбу и аккуратно вытянув из нее электроды и провода, я бросился вон из своего жилища.

***

С каждым шагом все больше удалялся я от обвитых плющом древних стен Академии. Я нисколько не сомневался в правильности своего решения, небезосновательно полагая, что о моей работе и моем гомункуле уже стало известно, а значит нам обоим может быть причинен вред. И все же меня грела мысль о том, что даже в таком испуганном и растерянном состоянии я намного умнее их всех и точно знаю, что делаю, в отличие от болванов профессоров.

Гремучий залив находился совсем не там, где я видел его во сне. Он вовсе не граничит с городом или ветхими строениями Академии, а отделен от любопытных глаз грядой острых скал, за которыми плескались волны. В свете Планеты вода казалась черной смолой. Говорили, что дно в этом месте настолько глубокое, что никто не знает точно, есть ли оно вообще, а сам залив пользовался дурной славой. Никто не хотел селиться тут и строить своих жилищ, даже вездесущие рыболовы не привязывали здесь лодок, и порт, хоть лучше места не найти, никогда не предлагалось построить тут.

Взобравшись на скалы, я оказался на краю обрыва, под которым тяжело покачивалась вода, отражая свет Планеты и подсвеченные ей облака. Глубина, как и высота над ней, не пугали меня. Я был уверен в том, что отсюда из толщи воды шли те радиосигналы, что побудили взвесь реактивов и металлов соединиться в нужную структуру. Там на дне лежала мертвая рыба, которую мне следовало оживить. Рыба, способная летать среди звезд.

Гомункул вытянул серебристые усики, почуяв знакомое место. Затем повернул их ко мне. Я не сомневался, что он не причинит мне никакого вреда, скорее напротив… Меня окликнули. Голос Анны я узнал и решил было, что она образумилась и способна теперь выслушать меня до конца. И я забыл про осторожность, хоть и заметил бредущего за ней декана Керца, опирающегося на трость. Трость, обрубок руки… Мне и впрямь нужно было быть осторожнее. Он ударил словно молотом, едва приблизился ко мне, хотя я рассчитывал легко оттолкнуть его с пути. Но декан Керц вдруг снова превратился в боевого офицера Керца. Пошатнувшись на краю, я едва удержался. Мне следовало прыгнуть вниз, но Керц нарушил мои планы. С поразительной легкостью он уложил меня на холодные камни и прижал шею коленом. Здоровой рукой вырвал колбу из моих пальцев.

Анна стояла рядом и в ужасе прижимала ладони ко рту. Я пытался закричать, но не смог выдавить из себя ни звука.

– Помоги, – сказал он Анне, все еще удерживая меня на земле. Я слышал, что он рылся в кармане и пытался повернуть голову, но она оказалась намертво до боли в костях, прижатой к камню. Лишь на миг сверкнула в свете Планеты колба, а потом полетела на землю и разлетелась тысячей осколков. Я закричал от дичайшей боли в голове. Но Керц не обращал на меня никакого внимания. Он открутил крышку пузатой фляги и брезгливо морщась принялся поливать едкой жижей гомункула, отчаянно пытающегося отползти к краю обрыва. Затем отпил из фляги глоток сам и, нагнувшись к самой земле, щелкнул кремниевой зажигалкой.

– Переверни его, – сказал он Анне, но я больше не сопротивлялся. Жгучая вода полилась мне в горло.

– Это поможет ему? – услышал я голос Анны.

– Нет. Просто притупит боль и поможет уснуть. Старый добрый ром.

Меня отпустили, но я не хотел вставать, хоть и мог. Я чувствовал, как рука Анны погладила мою щеку и шею.

– Что с ним произошло?

– Это нехорошее место, – сказал Керц после недолгого молчания. – Говорят, что когда-то очень давно, в темные века, сюда упал космический камень, а другие утверждают, что это был звездный корабль наших далеких предков. Может, он и сейчас где-то там, на дне, и пытается вернуться обратно. Кто знает? В любом случае, нам лучше не задумываться о таких вещах и забыть эту историю как можно скорее. Наши всемогущие предки были не великими гуманистами. Что бы ни хотел сделать с бедолагой Густавом живой корабль – использовать его как топливо или как арифмометр для расчетов, – это был бы уже не Густав. Впрочем, мы слишком углубились в ту область, которой лучше не касаться, – он вздохнул и убрал флягу в карман. – Нужно собрать все записи в его комнате и сжечь. И если осталось что-то подобное этой полуживой мерзости, – он ковырнул серебристые хлопья возле моего лица, – их тоже.

– С ним все будет в порядке?

– Не сразу, но да. Думаю, да.

***

После грозы, море снова было спокойным. Затем зарядили дожди. К концу недели пришли отголоски Большой волны, без устали катящейся вдоль экватора, и снова стало тихо.

Я смотрел в окно на покачивающееся под телом Планеты море. В стекле отражались лампа, заваленное книгами бюро и сутулая спина декана. Оторвавшись от работы, он снял очки, переложил мою руку на подлокотник кресла, чтобы не затекала, и вздохнув поднес к моим губам чашку остывшего чая.

– Вот и хорошо. Сегодня уже лучше. Сегодня вижу, что ты понимаешь меня. Когда-нибудь снова будешь измываться надо мной своими глупыми попытками пересдать экзамен, – он засмеялся и вдруг спохватившись торопливо прикрыл бумаги на столе корешком большой книги. Но шаги за дверью – лишь вечерний обход коменданта. Анна вернется только через час.

– Я понимаю многое в твоих записях, я же не