Черная рука - Стефан Толти

никакого отношения к итальянскому правительству… Когда итальянцы покидают Италию и приезжают в эту страну, мы ожидаем, что они станут хорошими гражданами… Я осуждаю тех итальянцев, которые вовлечены в похищения людей или другие преступления… и надеюсь, что они понесут наказание в полной мере»[165]. Римское правительство, возглавляемое безвольным королем Виктором Эммануилом III, фактически умыло руки, отстранившись от дела «Черной руки».

Однако многие американцы встали на защиту новых жителей страны. Газета New York Evening Mail перечислила достоинства иммигрантов и призвала к «здравой американской доктрине равного подхода»[166]. Газета New York Evening Journal[167], принадлежавшая Уильяму Рэндольфу Херсту[168], 14 октября 1904 года опубликовала полную резких выражений передовицу, которая жестко контрастировала с кипящей в других газетах ненавистью: «Слова о том, что итальянцы преступная раса, – абсолютная ложь. Среди них бывают свои преступники, как и среди других рас. Однако подавляющее большинство из них… законопослушны, честны, трудолюбивы и преданы своим семьям».

Газета Nashville American[169], один из редких южных голосов, выступивших в поддержку итальянцев, осудила издателей, позволивших публиковать огульные обвинения. «Газеты, – говорилось в статье, – особенно которыми владеют или которые редактируют те, кто сам в прошлом был иммигрантом, должны воздерживаться от обращения к глупым расовым предрассудкам толпы с ложными и нелепыми обвинениями во врожденной склонности к преступлениям»[170]. Изначальный выпад, скорее всего, был нацелен на главного конкурента Херста в Нью-Йорке – Джозефа Пулитцера, самого влиятельного газетчика в стране, эмигрировавшего из Венгрии в 1864 году за счет военных вербовщиков, набиравших людей для участия в Гражданской войне на стороне северян. Дополнительно Nashville American выразила мнение, что если люди на Сицилии и вправду безудержно жестокие, то в Кентукки еще хуже.

Несмотря на панику и газетные заголовки, Петрозино, к своему удивлению и ужасу, обнаружил, что его начальство к преступлениям «Черной руки» осталось в значительной степени равнодушным. Раз за разом Петрозино уговаривал Департамент полиции Нью-Йорка серьезно заняться Обществом и начать методичное уголовное преследование. «Над ним посмеялись, – сообщала Washington Post, – сказав, что „Черная рука“ – это лишь термин, который придумал какой-то гоняющийся за сенсацией писака и подхватили паникеры. „Иди займись своей работой на набережной“, – дали ему совет»[171]. Будто итальянцы с их omertà[172] и стилетами были недостойны того, чтобы их защищать.

Сам Петрозино возражал против любого ограничения иммиграции из Южной Италии, прекрасно осознавая, что всякий раз, когда итальянской семье отказывали во въезде, это больно било по мужчинам и женщинам, отчаянно нуждавшимся в хлебе насущном и защите достоинства. Но он также понимал, что каждое громкое преступление «Черной руки» все больше склоняло чашу весов американских настроений в сторону неприкрытой ненависти. Победа над Обществом требовалась не только для того, чтобы остановить волну убийств. От нее зависела судьба его народа на новой земле.

* * *

Летом 1904 года Петрозино стал разрабатывать план по обузданию «Черной руки». Закончив продумывать детали, он позвонил другу-журналисту, и они встретились для интервью. После публикации получившейся статьи стало ясно, что мнение детектива об Обществе радикально изменилось, сделавшись более мрачным. «Последствия деятельности этой конфедерации преступников, – заявил он репортеру, – докатываются до самых отдаленных уголков земли»[173]. Взрывной рост насилия и похищений людей явно его потряс. Но он верил, что подобрался к правильному решению. Петрозино призвал Департамент полиции Нью-Йорка создать бюро из специально набранных детективов под названием «Итальянский отряд», которое возьмет на себя труд по выслеживанию и уничтожению Общества. «Дайте двадцать активных амбициозных мужчин из моего народа, чтобы я мог обучить их детективной службе, – объявил он, – и самое большее через несколько месяцев я уничтожу все проявления треклятых гильдий в этой свободной стране с корнем». Не теряя времени даром, Петрозино представил свою идею на Малберри-стрит, 300, комиссару Уильяму Мак-Эду.

Вежливый Мак-Эду и сам был иммигрантом, уроженцем графства Донегол, которого привезли в Америку двенадцатилетним мальчиком в разгар Гражданской войны. Ныне лысеющий, энергичный красавец-мужчина в юности окончил юридическую школу, совмещая учебу с работой репортером в Джерси-Сити, затем много лет избирался в Конгресс от Демократической партии по округу Нью-Джерси. Помимо прочего, оказалось, что он еще и замечательно владеет пером. Его описание того, как он управлял департаментом полиции в задыхающемся от преступности Манхэттене в начале XX века, невозможно сделать лучше: «Представьте себе капитана, стоящего на мостике парохода посреди океана. Судно борется с ураганом. Дуют свирепые ветры, поднимаются циклопические волны, гремят раскаты грома, вспыхивают молнии; фальшборта разрушены, якоря сорваны; заливаемые водой машины работают с перебоями; изодранные паруса трещат от ветра»[174]. Мнение Мак-Эду о должности комиссара, на которой его попросили угодить Таммани-холлу, не дав жителям Нью-Йорка перебить друг друга, было еще мрачнее: «Его чиновничья доля – являть собой игрушку стихии, властвующей в моменте. Он король молчаливого согласия… Чем он будет оригинальнее, радикальнее, искреннее и ревностнее, тем меньше вероятность, что он удержится на своей должности».

Мак-Эду, по общему мнению, был честным человеком; ни разу его не коснулись коррупционные скандалы, регулярно сотрясавшие департамент. Однако он совершенно не хотел создавать Итальянский отряд: в этом вопросе у него не было ни малейшего желания проявлять себя «оригинальным» или «радикальным». Если никогда не существовало ни немецкого, ни ирландского отряда, так почему же должен быть итальянский? Будучи коренным ирландцем, Мак-Эду понимал, сколько негодования вызовет подобная идея среди его подчиненных кельтского происхождения. Новое подразделение превратилось бы в мощное бюро, возглавляемое крайне непопулярной группой, которая имела бы власть в полиции Нью-Йорка; а наличие отряда, в числе служащих которого могли быть только носители итальянского языка, способно было лишить ирландцев работы и возможности продвижения по службе. Более того, каждый детектив, приписанный исключительно к итальянской колонии, перестанет защищать других жителей Нью-Йорка. Взвесив все «за» и «против», Мак-Эду не увидел причин рисковать своей карьерой ради борьбы с кучкой неисправимых злодеев.

С точки зрения людей, контролировавших полицию Нью-Йорка, то есть ирландского истеблишмента Таммани-холла, защита итальянцев была заведомо проигрышной идеей. Копы должны были оберегать избирателей, которые, в свою очередь, удерживали Таммани у власти. А итальянцы были печально известны тем, что голосовали неохотно, цепляясь за воспоминания о садах и городских площадях Италии в ущерб интеграции в новую страну. На рубеже веков 90% ирландских иммигрантов стали американскими гражданами, однако среди их итальянских коллег даже к 1912 году натурализовались менее половины[175]. Если посмотреть на список законодателей штата, поддерживаемых Таммани-холлом примерно в 1900 году, то можно заметить, насколько успешно организация принимала в свои ряды волны новых иммигрантов: да, здесь есть Долан с Макманусом, но также Литтхауэр,