Исправительный дом - Никки Френч

месте Табиты Харди было пустое место. Она не чувствовала ни горечи, ни облегчения. Она вообще ничего не чувствовала. Это было похоже на сон, сон в темноте, и Табита никак не могла собрать воедино его фрагменты, чтобы получилась осмысленная история.

Почему же она, маленькая злюка, сирота Табита Харди, которая не боялась хулиганов и читала книжки о правах женщин, допустила такое?

Почему она не думала об этом все пятнадцать лет и молчала на сеансах психотерапии? Отчего ей не было стыдно, она не злилась, оставаясь равнодушной? Она всегда была бойцом, но ей и в голову не приходило, что можно сражаться за себя.

Табита смотрела в ночной мрак. Возможно, думала она, из-за того, что она жалка или у нее не все в порядке с головой. Или неприятие случившегося было так сильно, что она загнала его очень глубоко внутрь. Мора Пьоцци, наверное, права – это самое настоящее насилие, которое причинило сильнейшую травму. Конечно, права. Ей было пятнадцать, а ему около сорока пяти.

И вот теперь этот человек, который надругался над ней, мертв. Мистер Риз, учитель математики. Стюарт Риз, сосед. Опора деревенской общины. Его тело в ее сарае, машина припаркована снаружи, а его кровь на ней, на Табите.

Она так сильно прикусила губу, что ощутила какой-то железистый привкус. Чтобы темнота стала еще темнее, Табита закрыла глаза руками. Она никак не могла вспомнить тот день, даже несколько его обрывков. День лютой непогоды и затаившегося страха. День, когда нужно было ползти вслепую, чтобы дожить до его конца.

Так что же произошло? Зачем он пришел к ней домой, почему он умер и что она тогда делала?

Ее адвокат считает, что она убила его. Верила ли в это сама Табита? Она не знала. Она не знала, и страх от этого незнания пропитывал ее, словно яд. Она понятия не имела, что ей делать, как поступить. Ей не к кому было обратиться, а ночь все тянулась и тянулась, но даже когда наступил рассвет, она все еще не нашла решения.

Глава 15

– Вы в порядке?

Табита оглянулась и встретила беспокойный взгляд Ингрид. Табита стояла в углу прогулочного двора. Заключенные имели право на ежедневную часовую прогулку на свежем воздухе. Прогулка значилась в распорядке дня; в сущности, там много чего значилось и было доступно, но администрация тюрьмы могла в любой момент внести в него изменения без предварительного уведомления. Даже за то короткое время, что Табита провела в «Кроу Грейндж», прогулки несколько раз отменялись – то из соображений безопасности, то из-за нехватки персонала, а один раз так вообще без объяснения причин.

Сегодня, после ужасной ночи, Табита испытывала радость, что ей удалось выбраться на воздух. Двор с трех сторон был обнесен постройками, а с четвертой отгорожен забором, за которым был еще один двор. Зато здесь можно было смотреть на небо, и это являлось настоящим облегчением, несмотря на холодный и серый день.

Некоторые из заключенных использовали этот час для физических упражнений. Какая-то женщина готовилась к Лондонскому марафону. Бежать по улицам столицы она, естественно, не могла, так как отбывала тридцатилетний срок за убийство трех гангстеров. Ее личный марафон должен был состояться на местном футбольном поле – ровно двести кругов.

Тюремный двор напоминал Табите школьную площадку, где дети сбивались в группы: «крутые» и их прихлебатели, «отверженные», хулиганы, «затюканные» и одинокие. Табита вела себя так же, как и в школе: уходила в самый дальний угол в надежде, что никто не обратит на нее особого внимания.

Когда Ингрид заговорила с ней, Табита стояла, прислонившись к проволочному забору, запрокинув голову и прикрыв глаза.

– Не стоило церемониться, – сказала она Ингрид.

– Да не то чтобы я церемонилась, – ответила та, – но мне показалось, что вы чем-то обеспокоены.

– Что, хочешь поведать мне еще какое-нибудь местное правило?

Ингрид огляделась:

– Вы ведете себя уж больно отчужденно. Я, конечно, не предлагаю напрашиваться на знакомство со всеми подряд, но если человек постоянно один, то его начинают подозревать черт знает в чем.

– Я не собираюсь здесь надолго задерживаться, – ответила Табита, но как-то вяло и неуверенно. – Так что их подозрения меня мало волнуют.

– Послушайте, я в том же положении, что и вы, – улыбнулась Ингрид. – У меня скоро состоится заседание по условно-досрочному освобождению. Всегда есть на что надеяться. Сразу начинаешь мечтать о жизни на воле. Знаете ли, еда, хорошая компания… Но мне обычно представляется, что я просто гуляю.

– Не надо, – сказала Табита, попытавшись улыбнуться, словно они вели самый обычный разговор.

Лицо Ингрид несколько посерьезнело:

– А если откровенно, как дела?

– Когда я была маленькой, меня учили, что если тебя спрашивают: «Как дела?» – всегда нужно отвечать: «Прекрасно!»

Ингрид коснулась плеча Табиты:

– Одной тебе здесь не справиться. Нужно с кем-нибудь разговаривать. Пусть даже не со мной. Но надо найти себе собеседника. Те, кто молчат, кончают тем, что либо вскрывают себе вены, либо начинают тянуть травку, а то и еще что похуже.

– Ну ладно, – уступила Табита. – Ответ: сейчас у меня не все прекрасно.

Она глубоко вздохнула и рассказала о своем разговоре с Морой. Закончив, Табита с любопытством заглянула в лицо Ингрид.

– Еще есть совет?

– Да. Лгать можно. Даже друзьям, даже сокамерникам. И мне. Но адвокату нужно говорить только правду. Адвокат… – она немного помялась, – адвокат – это как священник. И тому и другому надо рассказывать все, и хорошее, и плохое. Ну, конечно, если ты невиновна. Иначе опять солжешь.

– Да она все равно мне не верит.

– А ей и не надо верить тебе. У нее задача вытащить тебя отсюда.

Ингрид сузила глаза и так пристально посмотрела на Табиту, что та нервно рассмеялась.

– Что?

– Ведь есть что-то еще, а?

– Что?

Табите вдруг показалось, что стало еще холоднее. Она сунула руки в карманы своей ветровки.

– Знаешь, когда думаешь о своем деле в три часа ночи…

– Вот еще правило: не надо думать о таких вещах в три часа ночи.

– Не знаю, какого обо мне мнения Мора. Меня обвиняют в убийстве Стюарта Риза. Я сказала, что у меня не было причин расправляться с ним, мотива не было. Но я-то понимаю, что на самом деле мотив есть. Он занимался со мной сексом, когда мне было пятнадцать лет. А это называется совращением несовершеннолетней. Но я не уверена, что смогла бы его…

– Я бы смогла.

– Ну, как бы то ни было, мне не на пользу, что я скрыла этот факт.

– Надеюсь, адвокат отнеслась к тебе с