Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 2 - Татьяна Юрьевна Степанова

– Гек, заметил продавца из продуктового? – спросила Катя уже в машине. Симура следовал за ними на мотоцикле, не обгонял. – Он явно знает Серафима. Они или ровесники, или продавец чуть постарше. И у него жуткий шрам на лице. Неплохо бы его при случае тоже расспросить.

– Сделаем. Легко. – Гектор крутанул руль и свернул на разбитый проселок, рассекающий бескрайнее картофельное поле, раскинувшееся за частным сектором Кукуева.

Возле леса вдали виднелись два дома. Один вроде заброшенный барак черного, сгнившего от дождей дерева с выбитыми стеклами. Второй – одноэтажный… выкрашенный в голубой цвет, с резными, темными от непогоды наличниками. Обиталище бывшего опера уголовного розыска Алексея Буланова до боли напоминало дом ведьмы из детских воспоминаний Серафима… Катя видела: Гектор тоже отметил сходство. Он затормозил у самодельного дорожного указателя: палка, а на ней прибитая фанера с надписью фломастером: «Кролики на продажу. На СУП и на РАЗВОД». Они вышли и вчетвером направились к калитке из штакетника, забор местами завалился. А дом вблизи оказался совсем ветхим: голубая краска на стенах облезла, между бревнами зеленел мох. Яблони и смородина густо разрослись, скрывая обзор участка.

Внезапно их уши резанул дикий животный визг.

Вопль боли!

– Эй, хозяин! – громко окликнул Гектор, распахивая незапертую калитку.

Им никто не ответил. Вокруг – запустение, нищета, разорение. Ржавая садовая тачка, вросшая в землю лавочка с треснувшей спинкой, черный от копоти самодельный мангал, полный углей. На веревке сушилось белье – полотенца, мужские рубахи.

Визг! Словно наждаком провели по стеклу и усилили звук стократно!

– Буланов! Вы дома? – вновь громко окликнул Гектор.

Они завернули за угол (Симура сначала плелся позади, но, услышав визг, резко остановился – бледный и разом вспотевший).

Клетки – ящики из досок и сетки рабицы с дверцами – выстроились вдоль всего забора. В клетках кролики, белые и пестрые. Катю поразила погнутая тележка из супермаркета, столь необычная на деревенском дворе. В тележке – битком до самого верха кроликов. Они отчего-то даже не пытались выпрыгнуть наружу, сидели друг на друге. Рядом с клетками – деревянная колода, вся в крови. В чурбак всажен тяжелый острый топор.

Гектор шагнул вперед и заслонил собой Катю от человека, стоящего рядом с чурбаком, куда он, услышав голоса, вонзил топор.

Мужчина в рабочем комбинезоне, рукава его клетчатой теплой рубахи засучены до локтей. В левой – тушка кролика с наполовину содранной шкуркой.

– К-к-кто так-к-к-кие? З-за к-к-кролями?

Катя собрала в кулак всю свою волю. Хотя ей хотелось повернуться и бежать без оглядки с тошнотворного места кроличьей казни.

– Мы не за кроликами… Здравствуйте… Мы с мужем Борщовы-Петровские, я Екатерина, а это Гектор, мы к вам по делу о старом убийстве в доме ведьмы, – ответила она. – Я в прошлом полицейский криминальный обозреватель, думаю написать книгу о здешней трагедии. Мой муж – полковник…

– Полковник Гектор Борщов?

Катю при вопросе Буланова поразили две вещи: осведомлялся он о ее муже, но пристально глядел на Симуру. И тот тоже уставился на опера Буланова – бледный, явно ошеломленный встречей через одиннадцать лет. Никаких сомнений: общаясь в прошлом с одиннадцатилетним Серафимом Елисеевым, опер Буланов моментально узнал его в возмужавшем и, несомненно, изменившемся с течением времени Симуре. Кроме сего парадокса Катю не просто удивила, ужаснула манера речи самого Буланова: он вещал с усилием, нечленораздельно, глотая слога, и из уголка рта его тянулась нить слюны. Катя затруднилась навскидку определить его возраст – сутулый, исхудавший, полуседой человек стоял перед ними.

– Он самый, – ответил Буланову Гектор. – Ранение? Контузия?

– Инсульт, мать его… – Буланов выругался трехэтажным матом, не стесняясь даже Кати, полностью игнорируя ее. – А о тебе, полковник Борщов, я слыхал. Еще когда в розыске пахал. Значит, жена твоя, журналистка, книжицу собирается про него сочинить? – Он ткнул окровавленным пальцем в сторону Симуры. – Привет, Серафим. Давно не виделись. Не убил он еще кого-то?

– Нет. – Катя напрягала слух, чтобы разобрать бормотание не отошедшего от паралича Буланова. – Он настаивает на своей невиновности. Мы с мужем помогаем ему докопаться до правды. И капитан полиции Арсений Блистанов из Подмосковья, – она представила Полосатика, – тоже заинтересован в установлении истины по делу.

– Еще один коллега? – прохрипел Буланов. – А ты почему не по форме? Разгильдяй разгильдяем в своем барахле модном. Нос воротишь от моих кролей? Тебе мой забой мелкого домашнего скота не по вкусу? Подивись на меня, капитан. Меня по болезни из-за инсульта из органов выперли, пенсия у меня – ложись и помирай. На работу кто возьмет инвалида? А кроли – мой хлеб, мой заработок сейчас. Если бы не кроли, я бы с голоду подох. Честно я вкалывал: взяток не брал, ничего не накопил за восемнадцать лет беспорочной службы. С Подмосковья ты ко мне вместе с самим знаменитым полковником Гектором Борщовым явился в Кукуев… Неспроста ведь? Зацепили его на чем-то крупном? – И он вновь ткнул окровавленным пальцем в Симуру.

– Никого мы не цепляли. Я сейчас в отпуске, и это дело частное, они просто мои друзья, – спокойно ответил Буланову Арсений Блистанов. – А «кроли» ваш деревенский доход. Сами разводите их, сами… живодерствуете!

– Да пошел ты, чистоплюй! – Буланов, брызгая слюной, заикаясь, вновь изрыгнул мат. – Ты веган, да? Я подобных тебе в органах насквозь видел. Мамкины сынки… Одно название – полицейские. А Елисеев… – Буланов повернулся к Симуре. И швырнул наполовину ободранного кролика на колоду. – Ты чего зенки на меня пялишь? Ишь ты, вырос, высокий вымахал… Гладкий, ухоженный, весь из себя… Байкер? Морда сытая, красивая. Любуешься на меня, убогого паралитика?

– Мне жаль, что вы больны сейчас, – тихо произнес Симура.

– Лепи горбатого, жалко ему меня! Ты мне, цыганское отродье, небось сам наворожил паралич. – Буланов саркастически усмехнулся и вытер мокрый от слюны подбородок. – Околдовал меня, Волчонок? Отомстил мне?

– Буланов, мы в состоянии поговорить нормально? – бросил ему Гектор. – Или продолжим пререкаться?

– С тобой, Борщов, потолкую. Жена твоя пусть слушает молчком. Не бабьего ума дело. Книжку она вознамерилась писать! Ишь ты! – ухмыльнулся зло Буланов. – А Серафим пошел на… Посторожи калитку мою снаружи, Волчонок! Брысь!

Симура пошел прочь, скрылся за яблоневыми деревьями и кустами. Катя пожалела: зачем они затащили его на «кроличью ферму ужасов»?

– Серафим уверяет нас в своей полной невиновности в убийстве отца! – выпалила она, решив со своей стороны проигнорировать грубость бывшего коллеги про «бабий ум».

– А вы повелись? Полковник Борщов, и ты? Ты ж известный профи – волкодав, а он Волчонок бешеный.