Портрет - Сюзан Обри

не позднее восьми вечера. Из предосторожности Клеманс выждала до одиннадцати, потом аккуратно переобулась в домашние тапочки, чтобы сделать шаги полностью бесшумными, зажгла взятую на кухне переносную лампу и вышла на лестницу. Она напряженно прислушалась; во всем доме царила почти гнетущая тишина. Она медленно направилась дальше по коридору, переступая ногами крайне осторожно, чтобы избежать любого скрипа половиц, резко останавливаясь, если ей вдруг казалось, что послышался какой-то неожиданный звук.

Если положиться на рассказ мадам Августы, то ее комната располагается в глубине коридора, со стороны аллеи, ведущей к гаражу. Клеманс по-прежнему двигалась неслышно; потом остановилась у самой двери, приложив к ней ухо; до нее донесся легкий храп. Долго собираясь с духом, чтобы успокоиться, она наконец тихонечко повернула дверную ручку. Петли заскрипели. Молодая женщина застыла. У нее стучало в висках: она боялась, что разбудила мадам Августу, однако ее успокоило последовавшее за храпом сонное урчание. Она осторожно вошла в комнату, заслоняя верх лампы рукой, чтобы приглушить свет.

Когда глаза привыкли к темноте, Клеманс удалось различить шкаф, очертания кровати, прикроватный столик и стул, на котором лежали платье и нижняя юбка. Поскольку прислуга, по-видимому, всегда держала связку ключей за поясом, то, скорее всего, их можно было обнаружить на спинке стула, среди снятой одежды. Гувернантка бесшумно подошла, вслушиваясь в любой звук. Держа одной рукой лампу, она другой стала ощупывать одежду.

Вдруг пружины кровати заскрипели. Клеманс притушила лампу и затаила дыхание. Храп раздался опять, став еще громче. Молодая женщина, подождав несколько секунд, снова зажгла лампу и продолжала рыться. Пальцы наткнулись на какой-то твердый предмет: это был кожаный пояс. Что-то звякнуло. Связка ключей. Она прикреплена к поясу металлическим кольцом. Гувернантке удалось высвободить ее, и она тайком вышла из комнаты, опять осторожно прикрыв за собой дверь.

Когда Клеманс добралась до кабинета доктора Левассёра, она вся была в поту. Достав платок из рукава, она вытерла лоб и подумывала уж отказаться от завершения своего плана, но тут же выругала себя за трусость. Связку ключей так или иначе все равно придется возвращать; отступать слишком поздно.

Она рассмотрела ключи и без труда отыскала нужный. Дрожащей рукой вставила его в замочную скважину. Та сработала, и она повернула ручку и вошла в комнату. Занавески были задернуты; в нос ударил царивший повсюду запах мастики. Янтарные лучи лампы скользнули по книжным полкам и массивным шкафам. Не теряя ни минуты, гувернантка бросилась к рабочему столу, чистому и до блеска надраенному. На поверхности не было ни единой бумаги, но она заметила, что в стол были вделаны ящички. Она отодвинула первый из них, справа – там лежали карандаши, счета, визитные карточки, нож для разрезания бумаг, пустая чернильница и ножницы. Ящичек слева был заперт на ключ. Ей пришла в голову мысль попробовать открыть его отмычкой, но она тут же отогнала ее. Доктор Левассёр сразу все поймет и начнет ее подозревать: она рискует потерять место, а Тристан снова останется один.

Она провела рукой под ящичком в надежде обнаружить там тайник, но ничего не нашла. Снова порылась в первом ящичке, потом решила просто вынуть его, чтобы как следует изучить содержимое. Тут она увидела странный выступ на задней стенке, за ящичком. Там на клейкой ленте висел какой-то маленький предмет. Она оторвала его. Это был ключ. Она вставила его в замок ящичка слева; после нескольких попыток замочная задвижка поддалась.

Первое, что увидела Клеманс, – пачка писем, обвязанная розовой атласной лентой. Щеки ее горели от стыда, когда она развязала ленту и сняла конверт, где был написан адресат: мсье Шарлю Левассёру, до востребования. Она вынула пожелтевший листок бумаги и развернула его. Лиловые чернила выцвели от времени.

Квебек,

12 января 1914

Дорогой друг мой,

На город только что обрушилась буря. Все покрыто инеем, сугробы снега вздымаются до самых окон. Как ты далеко! Наша разлука никогда еще не казалась такой невыносимой. Я должна остаться подле матери, все еще прикованной к постели, но как только она выздоровеет, я вернусь. У меня чувство, что это просто передышка до того мига, когда я снова крепко обниму тебя.

Твоя Леонтина,

очень несчастная без тебя

Леонтина. Бывшая гувернантка по крайней мере в одном сказала правду: у доктора Левассёр точно была любовница. Клеманс снова сложила листок и вложила обратно в конверт. Мсье Ахилл называл точную дату бракосочетания Жанны и Шарля – май 1913-го. Это означало, что Шарль Левассёр узнал Леонтину, уже когда был женат. Или, может быть, познакомился с ней до свадьбы, а потом продолжал встречаться?

Продолжая искать, гувернантка наткнулась на некролог – сообщение, напечатанное в «Ля Пресс»:

«Мадам Жанна Левассёр, урожденная Валькур, скончалась в своем доме после продолжительной болезни. Она оставила в трауре своего супруга, доктора Шарля Левассёра, и сына Тристана.»

Возвращая вырезки из газеты на место, она нащупала в углу ящичка ежедневник. На кожаном переплете было инкрустировано число 1931. Клеманс принялась листать его. Шло несколько страниц с именами, написанными совершенно неудобоваримым почерком; скорее всего, пациентов. Она пробежала глазами дальше: никакого упоминания о Леонтине. Она вспомнила, как мсье Ахилл рассказывал ей о желании мадам Жанны увидеть сад за несколько дней до смерти. «Аромат сирени». Жена доктора Левассёра умерла в середине мая или, может быть, в начале июня.

Клеманс перелистала страницы до мая. Тут встречались другие сообщения, и она с трудом смогла их прочесть: «Сегодня Жанне получше», «Жанна смогла выйти прогуляться, и вид у нее наипрекраснейший». Ее внимание привлекла фраза, написанная 4 мая: «Скверный денек: Жанна дышит с трудом, лекарства, видимо, не достигают желаемого эффекта».

Мари Ланжевен решительно утверждала: она-де своими глазами видела, как доктор Левассёр заставил жену выпить какую-то микстуру в вечер перед ее смертью; но разве можно осуждать это исходя из намерений врача, казалось, искренне озабоченного состоянием своей супруги. Возможно, он всего лишь хотел облегчить ее страдания.

В этот месяц было написано еще много всяческих каракулей. Пятница, 8-е число: «Хороший денек сегодня». 10-е: «Новый прилив сил, повидимому, лечение действует». 12-е: «Снова проявилась легкая аритмия, пульс немного участился». 14-е: «Состояние стабильное». 15-е: «Опять аритмия. Мне тревожно». 17-е – всего несколько слов: «Жанна умерла».

Что-то выскользнуло из ежедневника и упало на пол. Наклонившись, Клеманс подняла квадратный кусочек картона – это была старая фотография, сепия с вытершимися углами. Влажные пятна повсюду оставили коричневатые следы в форме звезд-клякс. Две девушки-подростка, в одинаковых летних платьях, украшенных кружевными воротничками, сидели рядышком на изящном канапе, за которым виднелись умело