Портрет - Сюзан Обри

Его холодные глаза так и буравили ее насквозь.

– Пойду отправлю письмо.

В душе Клеманс перекрестилась с облегчением – слава Богу, что ей хватило мудрости позаботиться о правдоподобном предлоге своего отсутствия. Спускаясь с порога дома, она чувствовала взгляд доктора Левассёра, упиравшийся ей в спину, как острие ножа.

* * *

Клеманс быстрыми шажками пошла по тротуару, с наслаждением дыша шафрановыми запахами опавших листьев, которые кружились под легким бризом. Деревья уже красовались оранжевыми и охровыми пятнами, а ветви образовывали изящный свод, заслонявший небеса. Невольно она обернулась, подумав, что за ней кто-то идет. Никого не было – только какой-то старик выгуливал собачку.

С такого расстояния дом выглядел приветливым и безобидным, но теперь Клеманс знала, что его стены, немые свидетели страданий Жанны Левассёр и ее отягощенной загадкою смерти, пропитаны ядовитой атмосферой.

Гувернантка уже вышла на улицу Бернар, сплошь состоявшую из торговых лавок и ресторанов. Она спросила у прохожей, где почтовое отделение; по счастью, оно находилось в двух шагах.

Отправив письмо, молодая женщина направилась к парку Сен-Виатор. Колокол церкви отзвонил двенадцать раз. «Вот уже полдень…» Она ускорила шаг. Оставалось недалеко – уже виднелась белая аркада беседки. Дети, присев на корточки на берегу пруда, спускали на воду игрушечный парусник. Чайки с хриплыми криками взлетали в опаловое небо.

С первого взгляда Клеманс заметила только мать семейства с коляской и мужчину – тот сидел на скамейке, читая газету. Она пошла по аллее дальше, внимательно осматриваясь вокруг. Тогда она и увидела даму в черном, стоящую под раскидистым дубом. Клеманс подошла к ней.

– Здравствуйте.

Женщина повернулась к ней лицом. Клеманс рассудила, что ей едва ли больше тридцати, но щеки избороздили морщины, а в темных волосах, собранных в строгий шиньон, там и сям белели седые нити, словно ее преждевременно состарили заботы. Темные одежды не оставляли сомнений – она носила траур.

– Поищем местечко побезлюдней, – прошептала незнакомка, явно нервничая.

Она показала ей на скамейку, стоявшую в окружении молодых деревьев, и увлекла ее туда. Клеманс присела рядом. Последовало долгое молчание, которое женщина наконец прервала:

– Я недавно потеряла мать.

– Мои самые сердечные соболезнования, – ответила Клеманс.

Ее собеседница наклонила голову в знак благодарности.

– Меня зовут Мари Ланжевен. Я полтора года служила гувернанткой у мсье Тристана.

Когда Клеманс справилась с накатившим изумлением, то стала размышлять, что может означать такое откровение. Значит, эта женщина была связана с семьей Левассёр по работе – но это ничуть не объясняло ее троекратного появления в саду. Дама, будто угадывая ее мысли, продолжала:

– Я знаю, мое поведение кажется вам странным. У меня есть причины поступать именно так.

Ворона взмыла над прудом и с карканьем села на красный клен. Бывшая гувернантка снова заговорила:

– Когда меня наняли, мадам Левассёр уже была больна. Ухаживал за нею доктор Левассёр. И он никого не подпускал близко к жене. Он-то и решил перенести ее в башенку – под тем предлогом, что ей необходим покой.

Все это слово в слово подтверждает рассказ мадам Августы, подумала Клеманс.

– Я возражала. Здоровье мадам Левассёр все ухудшалось, я не понимала, почему доктор так стремится удалить ее на верхний этаж, ведь ей необходима была возможность в любой момент попросить о помощи, находиться в доступном месте.

Клеманс в свое время подумала о том же самом.

– Но я была всего лишь служащей, – добавила Мари Ланжевен с горечью. – Я не имела никакой власти, не могла ничего поделать.

Мари Ланжевен воздела очи к небесам – казалось, она заново переживает все это.

– Мадам Левассёр слабела день ото дня. К ней могли приходить только ее муж и мадам Августа, она приносила поесть. Больше никто не имел права видеться с ней. Даже мсье Тристан. Доктор Левассёр объяснял, что его сын и без того слишком хрупок, чтобы еще и вынести зрелище болезни.

Глухая ярость омрачила незлобивые черты лица Мари, мечтательно поглядывавшей на дрожавшие в воде отражения деревьев, быть может, черпая в этих бликах успокоение.

– Однажды вечером, незадолго до ужина, я сидела в своей комнате, от ветра хлопали ставни. Я подошла к большому окну. В одном из слуховых окошек башни я увидела огонек, слабый, точно свет лампы. Меня кольнула дурное предчувствие. Я закрыла ставни и вышла на лестницу.

Внезапно Мари остановилась, бросив встревоженный взгляд на праздно шатающегося человека на тропинке. Клеманс, захваченная ее рассказом, теребила ее:

– Что было дальше?

– Прошу вас. Не так громко.

Она дождалась, пока прохожий скроется из глаз, и только тогда продолжила:

– Я поднялась в башенку. Дверь была закрыта, но из-под нее сочился луч света. Я умирала от страха, но стоило мне только подумать о несчастной мадам Левассёр, как эта мысль возвращала мне храбрость. Я повернула ручку, дверь не была заперта на замок. Сквозь щель я заметила доктора Левассёра. Склонившись над кроватью, он давал жене что-то выпить. Она слабо отказывалась. Он старался ее успокоить: «Прошу тебя, это поможет тебе уснуть». Вдруг доктор обернулся в мою сторону, я едва успела отскочить. Я вся вжалась в стену, сердце зашлось так сильно, я боялась, что он его услышит. Послышались приближавшееся шаги, дверь распахнулась настежь, я чувствовала, что он совсем рядом, ощущала его прерывистое дыхание, он спросил: «Кто здесь?» Я затаилась, я знала: если он обнаружит меня, лучше уж мне сразу умереть. Он простоял на пороге несколько секунд, показавшихся мне вечностью. Потом снова закрыл дверь и запер на ключ. Я выждала время, потом прокралась по коридору, так аккуратно, чтобы пол не скрипел от моих шагов. Навстречу мне попалась мадам Августа. Я просто кивнула ей головой, снова пробралась к себе и не раздеваясь рухнула на кровать, настороженно прислушиваясь к малейшему шуму в доме. К ужину на кухню я не явилась, от одной только мысли о еде сердце у меня заходилось… Наконец я заснула. Проснувшись в шесть утра, я почувствовала, что в доме тихо, как в могиле. Вдруг в дверь постучали. Я вся застыла в кровати, не в силах пальцем шевельнуть; меня мучила уверенность, что за дверью доктор Левассёр и он пришел причинить мне зло. «Мадам Ланжевен, откройте!» Я узнала голос Августы. Встала и открыла ей. У Августы были покрасневшие глаза, по щекам текли слезы. «Мадам Жанна скончалась».

Вытащив из рукава платочек, бывшая гувернантка приложила его к глазам. Клеманс онемела от печали и ужаса. Тяжелые тучи теперь плыли по небу.

Парк, показавшийся ей таким буколически уютным в красновато-золотистом свете сентябрьского солнца, теперь выглядел немного