Всегда подавать холодным - Макс Александрович Гаврилов

согреетесь. – Он махнул куда-то в сторону. – Не откажите, хороший это знак – душу человеческую в такой день спасти… Долго жить будете теперь, барин. – Он поклонился Извольскому.

Молодые люди поднялись.

– Ну что ж… Обсохнуть и вправду не грех. Веди к костру! – Граф весело подмигнул веснушчатой.

У костра засиделись далеко за полночь. Веселые языки пламени плясали в глазах Извольского, Порядин между тем сидел, привалившись спиной к старому, раскоряженному пню и молчал, глядя на огонь. Казалось, мысли унесли его далеко за пределы этого небольшого крестьянского праздника. Сюртук был накинут на его плечи, сапоги стояли теперь рядом с дымящимися, нагретыми жаром костра ботфортами Извольского, одежда которого давно высохла, но продолжала висеть на срезанных ветках березы у огня. Веснушчатая вертлявая девка не отходила от Андрея, суетливо хлопотала вокруг смущенного вниманием графа. Вечер прошел за приготовлением ужина, господ угощали грибной похлебкой и печеной в углях репой, затем Митяй и сосватанная им Лушка затеяли водить хоровод всей компанией, и Порядин, выросший в далекой Франции, с удовольствием их поддержал. Извольский же, выросший в имении отца, тоже было возжелавший приобщиться к веселью, после нескольких шагов понял, что нога все еще нездорова, и от этой идеи с большим сожалением отказался. Теперь же все сидели вокруг пылающего костра, Лушка с подругами тихо пели песню, которой ни Извольский, ни Порядин раньше не слыхали. Голос у Лушки был переливистый и грустный. Было сухо, тепло и покойно.

– Отчего же ты не поешь, Авдотья? – спросил Извольский веснушчатую.

– Слов не знаю, барин.

– Как же так? Поди, выросли вместе?

– Нет, барин. Меня Василий Игнатьич по весне у старой барыни выкупил.

– А она что же? Умерла?

– Кто? Барыня?

– Ну да, старая же, говоришь!

Авдотья залилась веселым переливчатым смехом.

– Барыня-то молодая, да для меня старая, а Василий Игнатьич новый!

– Так что ж продала-то? Девка ты вроде ладная, – улыбнулся Извольский.

– Так оскудело совсем поместье ее. Почитай, всех дворовых и распродала. Восемнадцать душ. Я ведь как плакала, барин! Говорю: «Не бросай ты меня, Наталья Алексевна, Христом Богом прошу! До гроба служить тебе буду!»

– Постой-ка, – Извольский вскочил и придвинулся к Авдотье почти вплотную, – а как фамилия барыни-то твоей?

Авдотья испуганно вытаращила голубые глаза.

– Так… Веригина, барин…

– Имение под Выборгом было?!

– Там, барин… – пролепетала девка.

Порядин с интересом слушал. Может ли такое быть? Какое поразительное, точное стечение обстоятельств, событий, неслучайных случайностей. Чудны дела твои, Господи!

– Куда же делась барыня, не знаешь ли? – продолжал допытываться Извольский.

– Известно куда: в Павловске теперича живет. Именьице-то продала, людишек да в город уехала. Жених у нее, говорят, на войне погиб.

Извольский сел. Павловск. Это же под самым носом! По приезде он немедленно займется поиском Натальи! Если она купила в Павловске дом, он найдет ее очень быстро. А ежели нет? Ведь она может снимать комнаты в доходном доме. Тогда это займет время.

– Это она? – Голос Порядина прозвучал как будто издалека.

– Да, граф.

Глава 8

Недостойное занятие

С самого утра в огромном особняке оливкового цвета, расположенном на выборгской стороне Невы, в отдалении от шума набережной, царило оживление. Лакеи натирали паркет в гостиной, меняли в канделябрах оплывшие свечи, кастелянша вешала привезенные из прачечной тяжелые темно-зеленые портьеры. На кухне четыре повара потрошили свежую дичь и раскладывали по шкафам привезенные с рынка продукты. Наталья Алексеевна, на правах управляющей всем этим огромным хозяйством, раздавала короткие приказы. К полудню, уверившись в том, что к вечернему визиту гостей все готово, она наконец опустилась в глубокое кресло с изогнутыми золочеными ножками и устало закрыла глаза.

– Барыня, в саду накрыли стол, как вы распорядились… – начала было служанка.

– Сколь мне еще раз тебе повторять: не называй меня барыней, Варвара! – ледяным тоном сказала Наталья. – Не в деревне ты у себя! Наталья Алексеевна я! Услышу еще раз – вернешься туда, откуда здесь появилась! – Наталья вдруг вспомнила, что Андрей точно так же отчитывал своего старого лакея за «ваше сиятельство», и усмехнулась, отогнав от себя мысль об Извольском.

– Простите, Наталья Алексевна! Бес попутал… – Варька уткнулась глазами в начищенный до блеска паркет.

– Ступай. Ко мне должна прийти дама через четверть часа, проводишь в сад, я прогуляюсь.

Не дожидаясь ответа, Наталья накинула на открытые плечи легкую пелерину и, раздраженная, вышла прочь из гостиной. Она ненавидела эту огромную комнату. Тяжелый имперский стиль с золоченой мебелью, темными портьерами, закрывавшими падающий из больших окон солнечный свет, колонны с таким же вычурным, под стать мебели, золоченым барельефом. Безвкусные статуи обнаженных греческих богов и богинь, наваливающиеся на нее из ниш в стенах, тяжелая лепнина над потолком и сам потолок, расписанный в греческом же стиле нимфами и фавнами, – все здесь вызывало в ней отвращение. Радостным этот день делало лишь одно событие – сегодня она увидит свою лучшую подругу. Анна была тем человеком, с которым Наталья могла поделиться всем, что лежало на сердце. Сколько же они не виделись? Почти два года! Страшно подумать! После смерти матери при тяжких родах Наталью воспитывал отец, мелкопоместный дворянин, ветеран суворовских походов, добрый и сердечный старик. Он души не чаял в дочери, и, хотя жили они небогато, Наталья вспоминала детство и юность с невыразимой, щемящей грустью. Четыре года назад старика не стало. За всю свою недолгую жизнь в отставке израненный в баталиях майор так и не научился расчетливо управлять хозяйством. Имение, и без того захудалое, к концу его жизни вовсе оскудело и с его упокоением легло на плечи Натальи неподъемным, тяжким грузом. С какой стороны подступиться к делам, она не знала, а управляющего нанять было попросту не на что.

Тогда-то и состоялась в ее жизни любовь. Настоящая и бедовая. Когда ни спать, ни есть, ни думать не можешь. Флотский офицер в отчаянно красивом мундире, большая курчавая голова, выправка гвардейца и теплые, так не подходящие к торжественному виду глаза… Мягкий взгляд раненого зверя, обволакивающая улыбка и голос… Она и сейчас слышала его… В гостиной, сквозь шум голосов так раздражавших ее гостей салона, в ночной звенящей тишине, гуляя по саду, даже во сне, когда кажется, что разум не может повелевать слухом. «Они полюбили друг друга с первого же вздоха». Так, кажется, пишут в новомодных вздорных романах. Наталья улыбнулась и накинула пелерину на спинку садового кресла. Стол в саду был сервирован на двоих. Она огляделась и опустилась в соседнее кресло, под тенью куста сирени.

Спустя год он представил ее отцу. Точнее, попытался, потому