Холод в Берлине - Эуджен Овидиу Кирович

– Даже не знаю.

– Будьте с ним настороже.

– Обязательно, спасибо.

– К слову о Тюльпанове, Гарднере, Селли… Ветераны разведки склонны к паранойе. Иногда они направляют стволы друг на друга и палят без предупреждения. Мне бы не хотелось, чтобы вы попали под перекрестный огонь.

– Не волнуйтесь, не попаду.

– Позвольте привести пример. В прошлом году, когда наши ребята пересекли границу Германии в Рейнской области, эти умники из разведки втемяшили им в голову, что за каждым кустом скрывается оборотень.

– Кто-кто?

– Оборотень. Вы не ослышались. Итак, по данным нашей разведки, оборотни – это фанатичные молодые нацисты, подростки или даже дети, которым промыли мозги, и теперь они готовы пожертвовать жизнью, чтобы отомстить за смерть дорогого фюрера. По правде говоря, нам еще ни один не повстречался. Но итогом волны паники из-за оборотней стало то, что наши войска относились к бедным голодающим детям, прятавшимся в руинах, как к смертельным врагам, вместо того чтобы им помочь. Той зимой от голода и холода погибло множество детей, которых можно было бы спасти, и все из-за паранойи. Мы с моим другом по фамилии Голланц написали об этом несколько статей, пытались привести наших парней в чувство, вот только слишком поздно.

– Очень жаль. А вот и мой дом.

Лейтон остановился перед входом. На улице стояла ржавая металлическая бочка, в которой горел костер, вокруг в ночи очерчивались силуэты людей. Я уже собирался выйти из машины, когда Лейтон спросил:

– Вы слышали об ученом по имени Вернер Гейзенберг?

– Нет.

– Это немецкий физик-теоретик, он вывел уравнения, на которых основана квантовая механика. Примечательно, что тогда ему было всего двадцать пять лет. Иными словами, он был в некотором роде гением, как Эйнштейн. В общем, говорят, что эта идея зародилась у него однажды ночью, когда он прогуливался по парку за Институтом физики в Копенгагене. Вокруг царила кромешная тьма, только на земле виднелись пятна света, отбрасываемые уличными фонарями. Гейзенберг увидел, как в таком пятне внезапно появилась фигура человека. Затем фигура исчезла в ночи, возникла в следующем пятне, мгновение спустя исчезла вновь и так далее. Он подумал: ночной странник на самом деле не исчезает и не появляется, поскольку в материальном мире крупные твердые объекты, такие как человеческие тела, не могут просто так появляться из ниоткуда или растворяться в воздухе. Но что насчет бесконечно малых частиц, таких как электроны? Вдруг они способны исчезать, а затем возникать в другом месте? Что, если в промежутке между взаимодействием с двумя объектами частица на самом деле не находится нигде? Возможно, электроны проявляются, только когда с чем-то взаимодействуют: когда сталкиваются с другой частицей, как тот гуляющий по парку человек, который стал виден только при контакте со светом, а, шагнув во тьму, казалось, перестал существовать? Это навело Гейзенберга на мысль, что электроны «существуют» только при взаимодействии, материализуясь в определенном месте при столкновении с чем-либо. Этот принцип теперь называют «реляционным аспектом материи».

Я терпеливо слушал, смотря на людей вокруг костра, и, когда он закончил, спросил:

– К чему вы клоните?

Лейтон указал вперед:

– Если вы оглянетесь вокруг, то увидите лишь пятна света, отбрасываемые уличными фонарями, пережившими войну. Однако каждое пятно отделено от другого морем тьмы, и оно день ото дня расширяется. Люди, подобные Тюльпанову, Селли и вашему другу Гарднеру, привыкли видеть только тьму, и для них она порой важнее, чем пятна света, в которых существуют такие, как мы с вами. Не знаю, что привело вас в этот город, но не позволяйте затянуть себя к ним во тьму ни при каких обстоятельствах.

– Можно задать вам вопрос? – Я закурил еще одну сигарету.

– Пожалуйста.

– Что выиграет Тюльпанов, если сумеет скомпрометировать высокопоставленного военного французской администрации?

Долгое время Лейтон молча глядел на меня.

– Любопытно, – сказал он наконец. – Не уверен, что могу дать правильный ответ, но, если русские сейчас пытаются скомпрометировать высшие чины, это может быть как-то связано с конференцией, которая состоится в Париже через две недели.

– Как?

– Что ж, Франция всегда собиралась после войны откусить промышленные районы Германии и завладеть их ресурсами. С этой целью весь год французы разыгрывают в протекторате Саар роль дружелюбного оккупанта – располагают к себе местных, чтобы в нужный момент все выглядело так, словно саарцы не только готовы смириться с мирным отделением от родины, но даже того требуют. Именно эту позицию они намерены продавливать в Париже. Очевидно, Советы категорически против, а американцы готовы поддержать французов и пытаются убедить нас последовать своему примеру. Крупный скандал с участием высокопоставленного французского военного поставит в крайне неловкое положение две стороны, которые поддержат требования Франции о расширении своего протектората. Почему вы спрашиваете?

– Тюльпанов кое-что рассказал мне о французском подполковнике.

– Это связано с вымогательством? У всех тут рыльце в пушку.

– Нет, у него роман с одной из его немецких машинисток.

– Большинство военных завели себе здесь любовниц, – пожал плечами Лейтон. – Вряд ли это вызовет крупный дипломатический скандал.

– В пятницу вечером после ужина в ресторане в Веддинге его любовницу нашли изнасилованной и убитой.

– Боже милостивый!

Некоторое время Лейтон молча обдумывал новости.

– Еще я видел, как вы разговаривали с французским подполковником. Тот самый?

– Да.

– И что же он сказал?

– Что они с девушкой поссорились, он вышвырнул ее из машины в Митте, в советском секторе, а затем поехал домой. Он понятия не имеет, что с ней произошло после.

– И вы ему поверили?

– Не знаю, звучало правдоподобно.

– Думаете опубликовать эту историю в своей газете?

– Не совсем, – покачал я головой. – Но я хочу выяснить правду.

– Не желаете завтра пообедать со мной в нашем клубе? На Шлютерштрассе. Повара там, похоже, втайне работают на врага, тем не менее мы сможем перекусить и обсудить ваш рассказ.

– Конечно.

– В час дня вас устроит?

– Да.

– Отлично. Увидимся там.

– Спасибо, что подвезли.

Выйдя из машины, я поднялся в свою комнату и взглянул на часы: без двадцати двенадцать. Я развел огонь в печи, разделся и принял еще одну таблетку аспирина. У меня тряслись руки, а посмотрев в зеркало, я заметил на щеках два красных пятна. Выпив чая, лег спать под приглушенные рыдания соседа снизу.

5

Берлин изобиловал секретами, однако, казалось, ни один из них не хранился долго. Не успела миновать ночь, как Гарднер узнал о моей встрече с Тюльпановым в «Феминине» и уже утром барабанил в мою дверь, чтобы вытрясти из меня все подробности разговора. Настойчивость, не позволившая ему уйти, когда я не ответил, вероятно, спасла