Современный зарубежный детектив-9. Компиляция. Книги 1-20 - Роберт Уилсон

Той ночью она чувствовала себя омерзительно – и вместе с тем парила от счастья. И никому не рассказывала об этом, даже Зои.

Вспоминая, какой она была в юности, Эбигейл задавалась вопросом: изменилась ли она с тех пор, не стала ли в какой-то момент более пассивной? Она не была уверена в этом. Эбигейл знала, что после колледжа могла бы вернуться в Боксгроув, но вместо этого уехала в Нью-Йорк и устроилась на работу в издательство. Это было больше, чем могли сказать о себе ее школьные подружки. И хотя Эбигейл все еще жила в Нью-Йорке, она чувствовала, что что-то в ней изменилось. Может, причиной тому был ее предстоящий брак с Брюсом. Поскольку он был богат, поскольку он инициировал их отношения, поскольку он был настойчив в своих стремлениях, на фоне его амбиций Эбигейл невольно ощущала себя второй скрипкой. Хотя нет, это было не совсем так. Просто он словно пригласил ее в свою лодку, и теперь эта лодка плыла по реке, а она была просто пассажиркой. Но что в этом плохого? Среди прочих выгод этого брака была и финансовая обеспеченность – у нее будет масса свободного времени, а значит, она сможет закончить свой роман. А написание романа будет ее собственным достижением, никак не связанным с Брюсом.

Начав уставать, Эбигейл перевернулась на бок. Когда она уснула, образ лодки неким образом остался в ее сознании; она легко скользила по бурлящей реке, а в ее ушах стоял шум воды.

* * *

Следующий день она провела с матерью. Они пообедали в городе, в «Боксгроу в-Инн», после чего поехали в модный бутик в соседнем городке, чтобы найти для матери платье, которое та могла бы надеть на свадьбу.

И только когда они вернулись домой и устроились каждая с чашкой чая в гостиной, Эбигейл спросила мать о разводе.

– Как тебе сказать, – ответила Амелия. – У меня нет ненависти к твоему отцу. Да ты и сама это знаешь. Как я могу его ненавидеть? Просто… просто мы так долго пытались удержать театр на плаву, что на это ушла вся наша энергия. Мне нечего ему дать, и он это знает.

– Но он до сих пор тебе небезразличен?

– Ну конечно! Дело вот в чем, Эбби. Когда я думаю о своей жизни – об оставшейся мне жизни, я имею в виду, – если я не расстанусь с твоим отцом, то точно знаю, какой она будет. Но если мы расстанемся, если у каждого из нас появится еще один шанс, то может произойти нечто неожиданное. Нечто захватывающее.

– Ты хочешь сказать, что еще можешь встретить другого мужчину?

– Не в этом суть, хотя я думала об этом. Просто мне нужно пространство, чтобы быть собой, немного измениться, дать чему-то произойти. Скорее это твой отец первым встретит другую женщину.

– Почему ты так говоришь?

– Скажем так, он слишком влюбчив.

Эбигейл села прямо.

– У папы были интрижки на стороне?

– Не знаю, – ответила Амелия, понизив голос, хотя они были дома одни. – Я не назвала бы это интрижками, но почти каждое лето, когда мы ставили наши спектакли, он влюблялся в кого-то из актрис. Он не умел это скрывать от меня или от них. Помнишь Одру Джонсон?

– Конечно.

– Не думаю, что между ними была сексуальная связь, но определенно была эмоциональная. Это было тяжелое лето.

– Я так и поняла, – сказала Эбигейл и добавила: – А ты никогда?..

– Я? Нет. Я была замужем, мы вели совместный бизнес, так что я была вечно занята, это отнимало все мое время. Вот почему сейчас я хочу сделать перерыв. Те двадцать лет у меня не было и минуты на себя, а теперь как будто… Не знаю, стоило ли это того.

– Мама, – сказала Эбигейл, – оно того стоило. Подумай о том, чего ты достигла, обо всех спектаклях, которые ты поставила, обо всех актерах, которым ты дала работу, обо всех людях, которых ты развлекала, которым давала пищу для ума. Ты создавала искусство.

Даже произнося эти слова, Эбигейл понимала, что попугайничает: она повторяла то, что сказал ей тот мужчина на девичнике. Внезапно она ощутила прилив чувств к этому мужчине, хоть она даже не знала, как его зовут.

– Знаю, – сказала Амелия, ставя кружку на столик. – Я постоянно думаю о том же. И если что-то заканчивается, это вовсе не значит, что оно не имело ценности. Мы с твоим папой… – Она замолчала.

Подождав пару секунд, Эбигейл поняла: мать не собирается заканчивать предложение.

– Думаю, брак – это тяжелая ноша, – сказала она.

– Может, не для всех, дорогая. Может, не для тебя. Нам очень нравится Брюс, ты же знаешь это?

– Знаю, как не знать.

– И ждем не дождемся свадьбы.

– Только обещай, что не будешь плакать, хорошо?

– Постараюсь не плакать слишком сильно. Но за твоего отца не ручаюсь. Что ты хочешь на ужин? Будь я здесь одна, я, наверное, ограничилась бы хлопьями. – Положив руки на колени, она переместилась на край дивана, готовая взяться за домашние хлопоты.

– Хлопья – это замечательно.

Эбигейл ждала, что мать тотчас встанет и пойдет на кухню, но та осталась сидеть еще пару мгновений, а затем сказала:

– Знаешь, Эбби, мы всегда будем семьей, мы трое. Это никогда не изменится.

– Я знаю, мама, – сказала Эбигейл.

Той ночью она проснулась перед рассветом, с трудом стряхнув с себя дурной сон, который ускользнул, как только Эбигейл попыталась его вспомнить. Грудная клетка была как будто сжата обручем, под волосами выступил пот. Какое-то время она лежала неподвижно в надежде снова заснуть, но ее тело слегка покалывало, как будто Эбигейл выпила слишком много кофе. Она смотрела, как окно спальни наполняется серым светом раннего утра, и думала о своих родителях. Никогда еще они не казались ей такими ранимыми, как в эти выходные. Тем не менее ей было ясно: план Брюса финансировать театр «Боксгроув» был обречен на провал. По крайней мере, так ей казалось. Ее мать не горела желанием вновь ступить на этот путь, да и у отца, похоже, не хватит сил.

Ее поезд отправлялся из Нортхэмптона в десять утра, и пару минут Эбигейл не была уверена, что хочет возвращаться в Нью-Йорк. Это вовсе не значило, что ей хотелось провести в доме своего детства еще несколько вечеров, утешая родителей. Но внезапно она представила себе, как бы жила здесь, в Боксгроуве, возможно, в милой однокомнатной квартирке недалеко от