Кабул – Кавказ - Виталий Леонидович Волков

– А как же все они? – немка обвела взглядом очередь.

– И они опоздают, – радостно подсказал Миронов. Ему нравилось, когда уезжали, приезжали, передвигались. Такой и должна быть жизнь: динамичной и насыщенной. А еще не окончательно предсказуемой.

Логинов с высоты своего роста оглядел зал. Взгляд остановился на старике, то ли азиате, то ли еврее, одиноко проросшем в стороне от толпы и растерянно взирающем на неё. Владимир взял на плечо один из Утиных баулов и направился к этому человеку.

– Не в Дюссельдорф летите, уважаемый? – обратился он к Моисею-Пустыннику. Тот отказался от провожатых, пока не получивших виз, и теперь сожалел, что с ним нет Мухаммеда-Профессора, более умело ориентирующегося в неожиданных русских очередях.

– Если летим, уважаемый.

– Давайте пробьемся вместе? Вон с той девушкой, – предложил Логинов.

– Почему я? – поинтересовался Моисей, не двинувшись с места.

– В вас достоинство. Люди чувствуют достоинство. Вам помогу и ей.

Володя поднял маленький саквояж старика и раздвинул толпу – мол, пропустите пожилого больного беженца с сопровождающей из Красного Креста. Моисей двинулся за ним. Народ вспенился, но утих. Беженец выглядел человеком достойным и не наглел, да и вид Логинова отбивал охоту устраивать скандал.

Вскоре Ута уже махала рукой и слала воздушные поцелуи в следующей очереди у паспортного контроля, а там и вовсе исчезла.

– Ну что, Логинов, по домам? – спросила Маша. Ей грустно стало от прощания.

Логинов не услышал вопроса. Он был погружен в свои мысли.

– Так, молодёжь, не унывать! Приглашаю. Узким кругом специалистов. Раф к четырём подъедет. Обещал знатный коньяк. Есть о чём. Личная жизнь закончилась, но история продолжается! В этом наша творческая свобода, граждане интеллигенты! – подхватил Миронов, и Балашова обожгло, как вмиг огонь охватывает пропитанную бензином тряпку, уже знакомое, тревожное и радостное, чувство приобщенности. Конечно! Вот почему он не отдаст Коровину книгу – просто всё ещё впереди. Просто книга не готова, поскольку в ней есть прошлое, но оно маловато, в нем отсутствует будущее. Угадывание будущего. Точнее, того единого, что пока еще связывает судьбу его страны, его аптечной, сопливой, пораженной недугом родины, а значит, и его писательскую судьбу, с чем-то большим, значительным, не пошлым, имеющим постоянный смысл! И никуда, никуда ему пока не деться от Миронова. Ни ему, ни Логинову, ни «всему прогрессивному человечеству».

А только ехать к Миронову Логинов категорически отказался. Прощаясь с Балашовым, он отозвал товарища в сторону и испортил настроение вопросом, знает ли классик о втором отличии интеллигента от аристократа. Тот ожидал шутки, а Логинов, жестко и, как показалось Балашову, даже зло сжав пальцами его плечо, сказал на ухо: интеллигентность теряют зараз и навсегда, как девственность. А там – сам смотри.

Балашова вновь охватило желание ударить Логинова в лицо, но вдруг он увидел на его месте Галю, уже не любимую, кажется, но тем более проницательную в заботе о нем, о том, что она считает в нем самым лучшим. «Что ж, Логинов, мир тебе, беги в пустыню германскую. У меня иной путь. Да, через Миронова, но хоть не в твою пустыню».

Как только Логинов удалился, Миронов крепко взял Машу под локоть, отвел в сторону и сказал на ухо:

– Этот еще станет «нашим». У него убеждения, и он умен. А убеждения умного время склонно менять на противоположное. Дай ему только на Западе поселиться. Твой крепче, поверь старому людоведу. Твой не убеждением движим. Как и мы с тобой. Так что ты мудрая женщина, правильный выбор сделала!

Он хотел добавить еще что-то приятное, но Маша резко дернула руку.

– Я знаю, мой крепче. Но не как мы с вами. Логинов мужчина, как вы, только с убеждениями. А моим не мотивы движут.

– Что, по-твоему? – спросил Миронов, сделав вид, что не расслышал обидного в Машиных словах.

– Призвание, я надеюсь. Или предназначение. Соединить народное с не пошлым. Интеллигентное с вашим, огнеупорным. Лично значимое со значимым исторически. Себя с миром. Так что это Вы правильный выбор сделали.

После этих слов Андреич выпустил ее локоток и, не прощаясь, исчез в толпе.

* * *

В самолёте Ута сидела рядом со стариком, но тот всю дорогу дремал, даже не притронувшись к обеденной пайке. Он проснулся лишь перед посадкой, во сне ощутив снижение высоты.

– Вы навсегда? – успела спросить его Ута.

– Кто это знает? – странно ответил Пустынник. – Иудей Моисей думал, сорока лет хватит, чтобы стать его народу свободным. А не хватит и сорока веков.

– Вы верующий? Еврей? – решилась на новый вопрос Ута. От старика веяло холодной, мраморной, не русской печалью.

– Я не верю. Я знаю. Верующий может извериться – знающий не боится нового знания. Ни смерти, ни жизни.

Немке стало жутковато от слов соседа.

– А почему в Германию?

Пустынник задумался.

– Говорили, здесь свободы много. Хочу поглядеть на их свободу.

После посадки Ута предложила старику помощь, снабдила своим телефоном и просила звонить, если что. Она приедет, поможет, переведёт. Моисей взял карточку, но немке показалось, что она видит и слышит его в последний раз. И её охватила грусть, куда большая, чем от прощания с Москвой, с друзьями. Или это накопилось только, а теперь прорвалось?

Журналистка Ута Гайст отправилась из аэропорта в Кёльн, а Моисей-Пустынник, первым из диверсионной группы Чёрного Саата ступивший на немецкую землю, поехал в город Уна, искать лагерь для переселенцев, где ему предстояло провести пару недель до оформления нужных документов. Моисей-Пустынник ехал в поезде, рассматривал в окно новую страну, яркую, зелёную, чистую после занесённой мокрым снегом Москвы. «Вот здесь, значит, рождаются машины, которые грызут землю», – шептал он и радовался, как подтверждается его давняя мысль о том, что война зарождается в самом мягком лоне вот такого мира, и что этот мягкий мир ещё не привит от войны. Что ж, он привьёт его от войны. Надолго. Нет. Надолго – мало. Надо – навсегда.

Кельн, 1999–2001 год

Перечень главных персонажей

Период 2000–2001 годов

Игорь Балашов, писатель

Галя, его подруга

его друг детства Фима Крымов, и приятели, издатель Витя Коровин и писатель Боба Кречинский

Владимир Логинов, журналист

Маша Войтович, ТВ-журналистка

Ута Гайст, журналистка из Кельна

Отто Юнге, старый немецкий журналист из Кельна, его коллега, господин Беар, тоже из Кельна

Сотрудники международной гуманитарной организации «Хьюман Сенчури» Гаспар Картье, Мария Феретти, Цвен Кунц, Пьер Хартман, Денис Боу

Андрей Андреевич Миронов,