Кабул – Нью-Йорк - Виталий Леонидович Волков

овладение этими воротами? И за переправу через ту реку. Потому как именно та река уносит в озеро Вечности, в море Вечности, или в океан Судьбы отражение твоей судьбы, твою каплю, экстракт найденной тобой осмысленности. Или одушевленности. Найденной во Времени. И отраженной ее амальгамой.

Рознятся люди, живущие у реки, с людьми, обжившими берег озера, и люди, приютившиеся у моря, с теми, чьи дни и ночи прошли в близости с океаном. Рознятся в способе соотнесения себя с огромным, сущностным, бесконечным и непредсказуемо живым — с природой, равной либо Океану-Космосу, либо Океану-Времени. И все они — другой человечьей породы, чем те, кто проживает годы вдали от большой воды. Но что есть вода? В мире тел то, что есть время в мире душ? Может быть, в одной из ипостасей это Язык? Язык поэтов? «Когда потеряют значенье слова и предметы, за дело для их возвращенья берутся поэты»… Или, когда поэтов больше нет, хотя бы писатели. Что такое оно, это время, есть за субстанция, если оно «сжимается в периоды мифов творения», как было сказано, когда еще жил Поэт? Имеет ли оно молекулярную структуру, если допускает сжимание, или оно непрерывно, как волна, и периоды творения — это лишь моменты максимальных амплитуд? Или оно дробно, квантовано, но связано в единую структуру подобием, как фрактал Бенуа Мандельброта? И тогда его уплотнение, сжимание в моменты творения материй и их идей — лишь углубленный взгляд в хранимую подобием данность, а изменение возможно лишь измением разом всего образца, от капли до океана. По образу и подобию!

Разнятся люди, соотносящие себя с Временем как с рекой, как с Озером, как с Океаном, как с каплей, как с лавой, как с пустотой, как с петлей…

С физической и с поэтической точек зрения понятно, что сотворение мира из хаоса требовало жертвы уже в силу 3-го закона термодинамики. Возрастание «структурности» мироздания должно сопровождаться либо притоком энергии извне, либо падением структурности в чем-то ином. Например, в законности, в логике существовавшей до той поры иерархии. Впрочем, можно допустить и обратное — Творец пожертвовал логикой мироздания в пользу материального творения! И энтропия не возросла, а как раз уменьшилась! Энергия высвободилась, время потекло или запульсировало, забилось квантами — сгустками этапов отказа материи от ее более высоко организованного носителя, ее идеи. Именно так можно понять строку поэтического писания «В начале было Слово», а, вернее, «В начале был Логос».

Как восстановить высший порядок, не останавливая жизни? И надо ли?

Люди у реки, люди у озера, люди у океана. И люди вблизи тока Времени, но далеко от смысла Творения…

Наверное, общее для многих людей: прийти в мир и удивиться, зачем! И соотнестись с наблюдением, что именно тебя тут не ждали. Соотнестись в попытке все же слиться с ним либо в акте любви, либо в акте насилия, либо иным путем. В периоды творения материи — годы войн и революций, время сгущается настолько, что для героев и их спутников акты слияния и остаются вешками их жизненности. Их значимости. Иное дело — в периоды так называемых общественных спадов, когда Время застывает в ровной ледяной форме, и только временами слышно его короткой капелью на прорезавшемся вдруг солнце. В такие зимы не только единицами, но многими овладевает желание выдуть, вытянуть в сосуд свою собственную форму из стекломассы жизней. Периоды индивидуализма отличает поборничество утвердить свое существование не в акте совокупления с миром, а совсем в обратном. Возникает движение к «оструктуриванию», к возвращению энтропии. Но… Те многие воспринимают и себя, и зиму слишком буквально. Не говоря уже о том, что чередование времен имеет последовательность, аналогичную смене дней и ночей. Если здесь ночь, в Канаде солнце. Впрочем, я имею в виду историческое время, а оно — лишь частный случай. Я и без того увлекся…

Ни Ута Гайст, ни Игорь Балашов, ни Маша не знали, что Логинов ведет дневник. Но дневник существует, и изложенные в нем соображения и события, также как и примечания на полях, записанные в отличие от остального мельчайшим, но ясным почерком, существенно помогли мне в работе над моей книгой, причем не столько в восстановлении фактологической и хронологической структуры событий — чего бы и следовало ждать от такого помощника, как личный дневник — сколько для понимания иерархии произошедшего в личном времени Владимира Логинова.

К слову, о литературных ассоциациях в попавших мне логиновских записях, ближе к их финальной части, имеется одна, особенно вызвавшая мое удивление тем, что появилась на полях рядом с рассуждениями о судьбе полковника Миронова. «Сказывают, что Сильвио, во время возмущения Александра Ипсиланти, предводительствовал отрядом этеристов и был убит в сражении под Скулянами». Врут. Нынешний Сильвио под Скулянами выжил и наслаждается одиночеством на водах. Среди греков он герой. Кстати, теперь влюблен. И вовремя, потому как лишь теперь и готов ценить жизнь. Так-то, Андрей Андреевич, в нашей с вами дуэли.

Глава пятая

Спасение на грани уничтожения. Балашов находит Моисея

Бог не играет в кости.

А. Эйнштейн

Миронов и Джудда Зима 2004-го. Москва

Во второй половине января 2004 года Андрей Андреевич Миронов получил извещение о заказном письме из Марселя. Несмотря на любопытство, кто же из его многочисленных знакомцев обосновался в южной Франции, он выбрался на почту лишь в начале февраля, но и получив конверт, отвлекся на милую почтальоншу, бросил послание в пакет и проносил с собой еще пару недель, пока, наконец, не вспомнил о нем в середине короткого месяца.

Начало 2004 года полковник встретил мыслью, что в мире все явственно движется в сторону ухудшения, но лично ему от этого не хуже, а лучше, потому что прибывающие заботы даже думать не дают о старости. И второй тост за новогодним столом он произнес в память мудрых создателей гильдии людей, специальность которых — выживать и извлекать максимальную выгоду из безвыходных положений. Выпив густой от мороза водки, он про себя подумал, что не без его усилий гильдия превратилась в орден — по меткому определению классика Балашова.

Четвертый тост хозяин стола поднял как раз за классиков, за тех, кто мир меняет словом, подтверждая тем самым существование Владыки небесного. Гости, люди посвященные, переглянулись меж собой. Они уже заметили, что с отъездом в Германию молодого писателя их товарищ стал скучать. Все чаще и чаще он отбывал в свои дубровы, на Ладогу, оставляя дела